К реке. Путешествие под поверхностью

Размер костей сбивал с толку. Сначала Мантелл думал, что они принадлежат ихтиозавру, но его заблуждения развеялись, как только он заметил на некоторых камнях из карьера Уитменс-Грин следы тропической растительности: перистые ветви, походящие на пальмы и древовидные папоротники; отпечатки листьев, удивительно напоминающие молочай, который растет в Азии и никогда не встречался на наших островах. Если эти породы, как он подозревал, лежали под ныне размывшимся пластом мела, это означало, что он наткнулся на остатки тропического мира, неизвестно когда поглощенного древним морем, которое с тех пор отступило от прежних берегов и изрядно уменьшилось. В свете этого предположения размер костей казался еще более интригующим. В начале девятнадцатого века в Европе с изрядной периодичностью находили окаменелости гигантских млекопитающих: мамонтов, мастодонтов и других предков слона. Однако их обнаруживали в горах, образовавшихся в третичный период, тогда как Мантелл был практически уверен, что его кости из более глубокого и, соответственно, куда более древнего геологического слоя. Примерно тогда же, когда на побережье Франции были извлечены из грунта скелеты древних крокодилов, жена Гидеона, Мэри Энн Мантелл, сделала странную находку. Мантелл оставил несколько записей об этом, однако все они грешат отсутствием подробностей или точных датировок. Ясно одно: не то в 1820-м, не то в 1821 году его жена нашла гигантский зуб — возможно, даже несколько — на дороге возле Уитменс-Грин, где он валялся среди недавно извлеченных из карьера камней. Этот зуб — а Мантелл порой уверял, что лично его отыскал, — стал ключом к тайне костей, хотя потребовалось еще четыре или пять лет, чтобы разрешить ее до конца. Вскоре палеонтологи наткнулись на аналогичные зубы, и их внимательный осмотр доказал, что они не имели отношения к крокодилу. Со всей очевидностью, они принадлежали травоядному животному: зубы были сильно разрушены, а форма их говорила о том, что они приспособлены для перетирания травы. Но даже в таком состоянии они были гигантскими — почти тридцать пять с половиной сантиметров в длину и, по словам самого Мантелла, «казались столь необычными, что это не укрылось бы от глаз самого поверхностного наблюдателя». Если это не зубы млекопитающего или рыбы, тогда что? Эта мысль не оставляла его ни на минуту, и в конце концов опытным путем он пришел к единственно возможному выводу — это гигантский вид ящера, о существовании которого до сего дня никто даже не подозревал.

Когда я размышляю о деятельности Мантелла, мне на память приходят древнегреческие мифы и народные сказания Северной Европы, в которых герой должен выбрать из грязи мак или разобрать по сортам перемешанные зерна. Обычно эти поручения выполняются при вмешательстве волшебной силы, как это происходит, например, в легенде об Эроте и Психее или в русских сказках о Бабе-яге. На мой взгляд, эти сказания помогают представить себе, какую непосильную задачу поставил перед собой Мантелл, взявшись сложить из обломков разномастных костей скелет животного, само существование которого еще недавно казалось невообразимым.

Убедить научное сообщество в значимости открытия — задача не из легких. Мантелл был сельским врачом, так что, несмотря на очевидный талант, его далеко не сразу допустили в академические круги и, хотя он сдружился со многими геологами, ему столь фатально не везло, что порой он искренне верил, будто на него навели порчу. В 1822 году он выпустил книгу о своих находках в Вельде, к его несказанной радости, четыре экземпляра заказал сам король Георг IV. Но даже успеха книги оказалось недостаточно, чтобы признать догадку Мантелла верной. Он нуждался в одобрении со стороны Геологического общества, однако его члены отвергли гипотезу Мантелла, вежливо сославшись на то, что он неверно определил возраст породы, в которой были найдены кости.

Следующим летом друг палеонтолога-любителя отвез находку на другой берег Ла-Манша и показал ее знаменитому французскому натуралисту Жоржу Кювье, но и тот пренебрежительно отнесся к открытию, заявив, что, должно быть, это зубы некоей разновидности носорога. С трудом справляясь с отчаянием, Мантелл решил собрать волю в кулак и доказать, что порода из карьера Уитменс-Грин датируется мезозойским периодом, то есть значительно древнее пород третичного периода, в которых регулярно обнаруживались останки млекопитающих.