К реке. Путешествие под поверхностью

Всю свою жизнь Гидеон Мантелл чувствовал себя в интеллектуальной среде изгоем, впустую растрачивающим время, — он винил в этом свою бедность и высокие требования к практикующим врачам. Его дневник переполнен жалобами на оскорбительное равнодушие и презрение со стороны более образованных и удачливых по праву рождения, а также горькими самообвинениями в растрачивании собственных талантов. Игуанодон — счастливое исключение; хотя Мантелл продолжал находить останки динозавров и писать и публиковать книги, именно первая находка сделала ему имя. Открытие гигантского ящера — свидетельство непревзойденного умения с помощью обычной стамески и упрямого нежелания ошибиться воссоздать из беспорядочных костей мир, захороненный во времени.

История Мантелла имеет странное продолжение. После его смерти ходили упорные слухи, будто Ричард Оуэн похитил часть его позвоночника, хотя я так и не нашла объяснений, как это могло случиться. Действительно, Мантелл по завещанию выделил некую сумму на вскрытие своего тела, пояснив: «…если какие-либо его части достойны быть сохраненными как образцы патологических изменений, прошу передать их в музей Хантериан», тот самый, где он нашел доказательство того, что гигантские зубы принадлежали рептилии. В итоге его позвоночник — а он необычно деформировался из-за явно очень болезненного сколиоза — заспиртовали и в таком виде он почти столетие простоял в качестве экспоната среди разных диковинок, от зубов и черепов древних римлян до скелета ирландца-гиганта Чарльза Бирна. В 1941 году музей попал под бомбардировку, и около сорока тысяч анатомических образцов было уничтожено. По слухам, повторяемым практически во всех биографиях Мантелла, в их числе был и его позвоночник, однако это не так. Его спинной хребет пережил войну, а в 1970 году во время генеральной уборки музейные служащие по недосмотру отправили его в запасник. К тому времени большая часть его обширной коллекции окаменелостей была уже продана, утрачена либо рассеяна по разным владельцам — к этому действительно приложил руку злокозненный Ричард Оуэн.

•

С того места, где я стояла, виднелся карьер Уитменс-Грин — клочок леса, лежащий к югу от гряды. За ней синели холмы Даунс, они заслоняли собой низины — болота, тянущиеся на уровне моря от Льюиса до самого побережья. Можно нарисовать себе в воображении, как все это выглядело прежде: тропический лес, пересеченный могучей безымянной рекой; жаркий и влажный мир древовидных папоротников и цикад, не ведавший ни английского дуба, ни ясеня. Я представила себе игуанодона, пробирающегося через бесцветковые заросли, ветки хрустят у него под лапами, пронзительные крики режут слух. Земля больше никогда не явит подобного зрелища, ибо, согласно одной из причуд эволюции, единожды отработанный узор впредь уже не повторяется.

Не знаю, слышала ли Вирджиния Вулф о Гидеоне Мантелле, но ее последний роман, завершенный незадолго до смерти, полон видений первобытного мира, извлеченного из недр Вельда. Действие «Между актов» происходит летним днем в загородном доме непосредственно перед началом Второй мировой войны. Персонажи ведут неторопливую беседу, улавливая бессвязные мысли и монологи, как радио ловит помехи. Одна из женщин по имени Люси читает книгу «Очерки истории», объединившую под одной обложкой два реальных труда: «Историю Англии» Дж. М. Тревельяна и «Очерки истории» Г. Дж. Уэллса. На протяжении дня картинки богатой, уединенной жизни в сельской глуши контрастируют с картинами доисторической девственной природы, среди которой бродят описанные в книге динозавры.

От этих контрастов — по меньшей мере, поначалу — веет веселой комедией. Одна из первых сцен происходит ранним утром, когда Люси читает в постели:

«Она… от трех часов до пяти воображала леса рододендронов на Пиккадилли; когда континент, не разделенный еще, как она понимала, Ла-Маншем, был единое целое; и населен, как она понимала, слоноподобными, но притом длинношеими, тяжкими, неповоротливыми, лающими страшилищами; динозаврами, мастодонтами, мамонтами; от которых, вероятно, она думала, дергая раму вверх, мы и произошли» [13].

Зачарованная видением, самым причудливым образом сжимающим время, она на миг принимает служанку, которая входит в комнату с подносом, уставленным голубым фарфором, за «сопящее чудище, которое, пока отворялась дверь, как раз и норовило обрушить первобытное дерево на дымящийся зеленью подлесок» [14].

«Между актов» — это роман, проникнутый прошлым, о том, как проникнуть в его смысл, столкнувшись с разрушающим эффектом войны. Большая часть повествования — описание деревенского спектакля, в котором минувшие дни Англии предстают как насмешливо-ироничная стилизация, мешанина из поэзии елизаветинской эпохи, комедии эпохи Реставрации и викторианского триумфализма, полная забытых строчек и запинок, когда лишь двигаются в лугах коровы и шелестит дождь. Пьеса высмеивает официальный, имперский подход к истории, рассматривающий прошлое как череду пышных коронаций и битв, — упрощенчество, которое было не в чести у Вирджинии Вулф и людей ее круга.