К реке. Путешествие под поверхностью

Если своей одухотворенностью мы обязаны некоей искре, то ее наличие плохо вяжется со свойствами наших физических останков, их нежеланием полностью исчезать, тем более что ее посмертное местонахождение — тайна, которую еще только предстоит разгадать. Что такое наш мир? Нам внушают, что у нас имеется бесконечный выбор, однако слишком часто происходящее вовсе не зависит от нашей воли. Нам неизвестно, почему мы здесь, и, хотя мы способны по собственному желанию покинуть сей мир, ни один человек не в силах сдвинуть рамки отведенного ему срока или вернуть назад усопших, которых любил. С тех самых пор, как Христос, стоя у пещеры, где был похоронен Лазарь, приказал: «Встань и иди», никто не изобрел ни программы, ни зелья, ни заклинания для воскрешения мертвых. Те, кто ушел, отправились в никуда, и теперь они не помнят наших имен, совсем как Антиклея, мать Одиссея, которая, лишь испив крови овцы, принесенной Одиссеем в жертву подземным богам, на миг избавилась от беспамятства и обрела человеческие чувства,

Странное дело, но от этих безрадостных мыслей я повеселела. Все пустяки, любил повторять Леонард Вулф, и вместе с тем — всякий пустяк значим. В ложе реки, на этой территории исчезновения, я чувствовала себя легко и свободно. Растения, которые здесь прижились, сделали это наперекор всему, на сквозном ветру расцветая в выстеленных голышами блуждающих руслах. Они росли прямо на камнях, точно их сюда посадил фокусник, запустив корни в потайные залежи песчаной почвы: белая и золотистая заячья капуста с цветами-звездочками, желтый глауциум с остроконечными листьями и облетающими лепестками, скопления морских водорослей, листья самых невероятных форм, словно у них клоки выдрал вихрь.

На ходу я грызла яблоко. Вокруг не было ни души, хотя я знала, что под каждым мостом полно народа. Мне не хотелось домой, это правда, но при этом я чувствовала себя абсолютно счастливой, словно мне уже доводилось здесь бывать, мерно шагать под голубым небосводом по открытому туннелю, когда снаружи зима. Впереди, в тени одного их холмов, возвышавшихся над Сифордом, примостилась стоянка для автофургонов. На меня неумолимо надвигался город, а я так и брела, словно во сне, среди жаворонков и валерьяны. Я чувствовала себя раскованной и почти невесомой, такое ощущение иногда появляется после плавания в живительной морской воде. Но это еще не все. Мне казалось, будто я провалилась в другой мир, сообщающийся с нашим, и, хотя меня в любой миг могло вытолкнуть обратно, не исключено, что я уже наловчилась самостоятельно перемещаться вверх и вниз. Мне показалось смешным, что я иду по поросшему травой дну старого русла Уза и, поскольку меня никто не видел, никто меня не одернул, несколько шагов я прошлась вальсом, точно маленькие сказочные человечки из «Черри из Зеннора», пляшущие до упаду на дне родника.

•

В самом конце дороги находился яхт-клуб. Возле него на лавочке сидела пожилая чета и наблюдала за неотвратимо отступающей водой. Я поздоровалась, а в ответ старик заметил: «Вы ходите куда прытче меня», и мне захотелось ему рассказать, что я прошла всю реку, от истока до устья, но вместо этого улыбнулась: до чего дружелюбны люди, когда ты пришлый, с рюкзаком за спиной. Меня по-прежнему влекла вперед мысль о еде, и по набережной я двинулась к городу. На пляже яблоку негде было упасть: кто-то купался, кто-то ловил рыбу, и ряды белых и розовых тел тянулись до самого Сифорд-Хэда. От жары у меня кружилась голова, а кожу покрыла соляная корка. По пути мне не встретилось ни одного кафе, хотя я прошла много дальше, чем собиралась. В конце концов, я сдалась и купила якобы клубничное мороженое с явственным привкусом растительного жира. После завтрака я ничего не ела, за исключением яблока и горстки овсяных крошек, и, пока я лизала сладкий батончик, меня вдруг посетила мысль: а что если это заменитель зернышек граната, которыми Аид угостил Персефону, и я навсегда застряну в царстве мертвых? Как это могло бы случиться с Черри, сказка о которой завершается такими словами: «Долго сидела Черри на придорожном камне и плакала. Потом встала и медленно, понуро побрела домой в Зеннор. Мать с отцом давно уж оплакали ее, думая, что дочери нет в живых. Она рассказала им свою странную историю, и они сначала не поверили ей. Потом, конечно, поверили, но Черри с тех пор сильно изменилась. Соседи говорили, что она повредилась в уме. Каждую лунную ночь выходила она к развилке и долго бродила там в ожидании Робина, но он так и не пришел за ней».