К реке. Путешествие под поверхностью

Я перешагнула то, что осталось от потока, когда-то приводившего в движение мельничье колесо, — застоявшуюся лужицу, которая во время сильного прилива превращалась в ручей, и оказалась на галечном берегу, сложенном из золотистых и кремниевых голышей. Некоторые были цвета хлеба, а некоторые раскрошились, обнажив темно-серые с голубым оттенком фаски. Берег резко обрывался, открывая взору армию людей, рассеянных по камням: у одних были удочки, у других — змеи, способные поднять в воздух человека. Отдыхающие оккупировали все побережье, заполонив его своим скарбом и досками для буги-серфинга, они лежали, перекликаясь, точно колония тюленей, а возле их ног туда-сюда носилась малышня. Перед ними до горизонта расстилалось море, светло-зелено-голубое, как медуза. Вопреки моим ожиданиям, оно было неспокойным, с большими волнами без гребешков. Наконец-то. Я присела на шпалу, рывком стащила брюки, поправила купальник, сбросила сандалии и стрелой помчалась к воде. Пляж резко шел под уклон. Через три шага мне было по пояс, а через шесть — уже по шею. Затем дно ушло из-под ног, меня обожгло холодом, и с минуту я барахталась, захлестнутая волной. Я изо всех сил старалась выплыть наверх, и с каждым рывком толща воды подо мной увеличивалась.

Какая прекрасная бухта! Какой замечательный день! Я сделала полный круг, неспешно, наслаждаясь видом — земля, казалось, вытянула вперед две известняковые руки, защищаясь от волн или же обнимая их. На востоке были видны все дороги на Сефорд-Хэд, а на западе по двум маякам угадывалось устье Уза, выбрасывающего в Ла-Манш тысячи тонн воды в минуту. А что если в эти грохочущие воды затесалась посторонняя молекула, которая проделала весь путь на юг по моим пятам, от истока под сенью дубов до глубоких оврагов Шифилд-парка, по гравию Шарпсбриджа и рыболовецким каналам Баркомб-Миллса, мимо пристаней Льюиса и через лабиринт Брукс? Я хмыкнула. Никаких признаков вельдской глины, одна сплошная соль — болтая ногами, я радостно валялась на берегу.

Расплата явилась позднее, когда мне пришлось грациозно подняться с гальки, чтобы обсохнуть и переодеться без помощи полотенца. Зрелище было не самым величественным, но все же я ухитрилась не особенно сверкать влажным телом перед пожилым джентльменом в панаме, глазевшим на меня сверху. У кромки воды играли две маленькие девочки, одна верещала как автомобильная сигнализация всякий раз, когда набегающая волна обрызгивала ей ноги.

Море стало ярко-синим, у поверхности растворяясь в свете. Леонард Вулф купался здесь в самом начале семейной жизни, когда они с Вирджинией жили в Эшеме. В те времена неподалеку от берега был пришвартован плот для ныряния, и 1 августа 1914 года Леонард Вулф, как обычно в то знойное лето, приехал сюда на велосипеде. Должно быть, день был вроде сегодняшнего, и он, доплыв до плота, нырнул с него и долго плыл под водой. Вынырнув, он «столкнулся с краснолицым богатырем, плывшим от берега. Я извинился, а он мне сказал будто мимоходом: „Вы знаете, что война?“». Это была правда, и, хотя из-за тремора в руках Леонард Вулф не сражался в армии, он публиковал книги и трудился в рядах Лейбористской партии ради дела мира, коль скоро у его жены и половины стран помутился рассудок. Бедный Леонард! Перед смертью в 1969 году он пребывал в убеждении, что варвары прорвались через заслоны. Я представила себе, как он в отчаянии, сгорбившись, слоняется по берегу, ведь он любил человечество в целом, хотя не слишком жаловал конкретных его представителей, лоснящихся под слоем крема от загара, с болтающимся под ногами орущим потомством.

Я поднялась на ноги, вскарабкалась наверх и нашла свою тропу, которая шла по дну мелкой извилистой канавы, вроде бы тянущейся на восток. Судя по всему, это были следы ручья Тайд-Миллс, высохшее русло, по нему текла тонкая струйка, когда зимнее море поднималось. Я обернулась, чтобы бросить прощальный взгляд на разрушенную деревню, на дома, превратившиеся в груды бревен. В перипетиях судьбы Тайд-Миллса было нечто символичное, если я приму этот урок, он явно пойдет мне на пользу. Но вместо того мне вдруг все привиделось в ином измерении, словно я перенеслась в другую эпоху. Если бы существовала возможность (нас бы наверняка парализовало, как смертных на острове сирен!) хоть глазком взглянуть на людей, которые будут ходить среди наших развалин — Дженнера, Бейкера, Ларкина, Таббса, Гиринга, Томпсона, Уотсона, Гейтса, которые сидели на цветущем лугу, не в силах ни шевельнуться, ни сделать вздох до тех пор, пока их кости не обратились в тлен. Слава богу, время течет лишь в одном направлении, мы смутно представляем себе прошлое и совсем не знаем будущего. При этом у каждого из нас имеются свои представления о том, что будет дальше, ведь при созерцании руин минувших веков становится очевидным, что наше время всего лишь мимолетная тень, а наши жизни — это тоже сказал Дерек Джармен? — пробегают как искры по небритой щетине.