К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама

Очевидно, что у текста как выстроенной цепочки языковых единиц и у языка читателя должна быть зона пересечения, в противном случае коммуникация оказывается невозможной (см. подробнее: [Лотман 2000 (1992): 14–17]). Общеязыковая фразеология как совокупность микровысказываний является априорно известной автору и читателю областью, которая в сложных поэтических высказываниях становится тем минимальным общим коммуникативным пространством автора и читателя, которое гарантирует первичное понимание текста. Иными словами, использование несвободных словосочетаний позволяет поэту надеяться, что читатель с ходу не отвергнет текст и хотя бы приблизительно, в общем и целом, сможет осмыслить, о чем в нем говорится. Поэтому, надо полагать, существует достаточно сильная корреляция между семантической сложностью текста и использованием в этом тексте фразеологических единиц (пусть и в сильно модифицированном виде).

В связи с этим можно отметить, что не случайно модернистские поэты, ориентированные на традицию XIX века и предпочитающие «ясные» поэтические высказывания, обыгрывают фразеологический план языка в гораздо меньшей степени, чем поэты, с языком экспериментирующие. Сказанное относится, например, к М. Кузмину, А. Ахматовой[107] и В. Ходасевичу. Так, в творчестве последнего практически не встречается случаев неоднозначного (сопоставимого с примерами из Мандельштама) обыгрывания идиоматики. Пожалуй, самым новаторским в наследии Ходасевича предстает случай из «Элегии» (1921). В строке «И страшным братьям заявляет» словосочетание страшные братья заменяет на основе изоритмической и фонетической близости слов частотное словосочетание старший брат (причем, по логике текста, «вытесненная» семантика в нем все равно проявляется, поскольку речь идет о поэтах-предшественниках, которых лирический герой воспринимает как «старших» родственников – см.: [Игнатьев, Успенский 2018])[108].

Конкретные сопоставления Мандельштама с модернистскими поэтами на данный момент могут быть только приблизительными.

Первым в ряду старших модернистов должен быть назван А. Блок. Как замечательно продемонстрировал В. М. Жирмунский, многие метафоры в стихах Блока отталкиваются как от стертых поэтических, так и от традиционных языковых метафор, варьируют и развивают их [Жирмунский 1977]. На ряде примеров Жирмунский показал, как поэт на основе фразеологизмов создает новые метафорические образы. Так, например, глаза горят / сверкают трансформируются у Блока в «И теплятся очи, как свечи / Ночные…» («Осенняя любовь», 1907), острый взгляд – в «Твой разящий, твой взор, твой кинжал!» («В эти желтые дни меж домами….», 1909); пламя страсти и сердце горит – в развертывание метафоры костра сердца: «Как сердца горят над бездной. / Их костры далеко зримы, / Озаряя мрак окрестный» («Темно в комнатах и душно…», 1901) [Жирмунский 1977: 210–212 и сл.]. Характерно, что в поэтике Блока также встречаются случаи, когда в стихотворении обнаруживаются переосмысленные языковые выражения, причем в тексте эта «вторичная» семантика расширяется и усложняется новыми метафорами и образами.

По замечанию исследователя, «развертывая метафору по внутренним художественным законам, он <Блок. – П. У., В. Ф.> не только не избегает логических противоречий с реальным, вещественным смыслом других слов, но как бы намеренно подчеркивает эту несогласованность, чтобы создать впечатление иррационального, сверхреального, фантастического». В качестве примера рассматриваются строки: «В легком сердце – страсть и беспечность, <…> Над бездонным провалом в вечность, / Задыхаясь, летит рысак», – которые строятся на языковых выражениях бездна в душе, он ходит над бездной, любовь над безднами и т. п. [Жирмунский 1977: 213]. К тому же у Блока мы находим и примеры контаминации метафорических рядов (правда, они не всегда связаны с фразеологией) [Жирмунский 1977: 215–216][109].

Отчасти из такого типа выстраивания смысла текста в стихах Мандельштама вырастает как класс семантизации идиом (2, когда идиома читается одновременно в двух планах), так и некоторые примеры напластования фразеологии в классе 6 и многочисленные случаи рекурсивных образов. А разобранное нами выше стихотворение «В огромном омуте прозрачно и темно…» можно считать развитием языковых приемов Блока.

По мысли Жирмунского, такие разные поэты, как Мандельштам и Маяковский, в области «раскрепощения метафорического построения», уводящего высказывание от логически понятной и последовательной практической речи, «всецело являются учениками Блока» [Жирмунский 1977: 216]. Добавим, что и в плане отталкивания от фразеологического плана языка именно Блок выступает учителем Мандельштама, хотя мандельштамовская семантика 1920–1930‐х годов оказывается более сложной, чем блоковская.