К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама

Отметим, что Маяковский в своей поэзии не только обращался к приему реализации метафоры (часто переводя его в гиперболический план) [Жирмунский 1977: 216–217], но и активно использовал семантизацию фразеологии (аналогичную классу 2 в стихах Мандельштама) и ее буквализацию (аналогичную классу 3).

Так, в строках «Она – / из мухи делает слона / и после / продает слоновую кость» («Спросили раз меня…», 1922) раскладывается идиома делать из мухи слона, и слон понимается в прямом значении [Винокур 1943: 102] (мы бы, впрочем, уточнили, что и идиоматический смысл здесь сохраняется, но трансформируется). Однако в стихах Маяковского встречаются и примеры, безусловно аналогичные классу 3 в стихах Мандельштама, когда идиома является лишь лексическим мотиватором, но теряет свое идиоматическое значение. Например, в трагедии «Владимир Маяковский» (1913) в строках «Это я / попал пальцем в небо, / доказал: / он – вор!» идиома попасть пальцем в небо получает только «буквальный смысл суммы индивидуальных значений каждого из слов, входящих в сочетание» [Винокур 1943: 104]. См. также другие примеры в книге Винокура и в статье М. А. Рыбниковой: [Рыбникова 1958].

Хотя некоторые случаи обыгрывания фразеологии у Маяковского пересекаются с примерами из мандельштамовских стихов, думается, что в целом Мандельштам пошел по пути более изощренной работы с семантикой, причем, в отличие от Маяковского, он так сильно не выделял используемую в текстах идиоматику (закономерно, что многие примеры в стихах Мандельштама не бросаются в глаза). Говоря не вполне научно, у Маяковского обращение к фразеологии предстает эффектным приемом, рассчитанным на быстрое узнавание, тогда как у Мандельштама оно настолько органично, что определяет фактуру всего поэтического языка.

В аспекте работы с языком и его семантическими нюансами Мандельштам в большей степени близок Пастернаку, Хлебникову и Цветаевой. Однако судить о сближении именно в области переработки идиоматики достаточно трудно, поскольку имеющиеся исследования либо не охватывают всех текстов, либо описывают материал лишь в первом приближении. См., например, ценные наблюдения о ряде стихов Цветаевой: [Зубова 1999: гл. 3]. Анализ фразеологии Пастернака нуждается в дальнейшем осмыслении, предварительные результаты см.: [Василенко А. 2015: 48–101; Сальваторе 2014; Фатеева 2010: 190–203; Хан 2010; Шапир 2015], несколько в другом ключе – [Ляпунов, Сендерович 1986].

Что же касается Хлебникова, то и здесь требуется дополнительное изучение. По наблюдениям В. П. Григорьева, в текстах Хлебникова «фразеология в широком смысле (не считая цитат) встречается крайне редко», по-видимому, поэту она «не казалась необходимой как фон для его собственной окказиональной идиоматики», хотя иногда, пусть чаще «в метафорически преобразованном виде», фразеологические единицы все-таки появляются в стихах [Григорьев 2000: 106–107]. Однако, как показал Х. Баран, при очень сильной ориентации поэта на фольклор стихи Хлебникова включают пословицы и поговорки (область фразеологии), причем подчас текст сложным образом реализует идиоматические смыслы (как, например, в поэме 1914 года «Сельская дружба») [Баран 1993: 113–151, с указ. лит-ры]; см. также: [Дооге 2009], со ссылками на предшествующие исследования.

Затрудненная семантика стихов Мандельштама 1930‐х годов во многом корреспондирует и с поэтикой обэриутов, прежде всего А. Введенского, в стихах которого обнаруживается достаточно много строк, переосмысляющих коллокации и фразеологические языковые элементы (см. о языковых аномалиях у обэриутов: [Кобринский 2013], о языке Введенского: [Мейлах 1978; Мейлах 1998; Десятова 2006; Десятова 2009а; Десятова 2009б]). В ставшей хрестоматийной «Элегии» можно найти большое количество примеров сдвинутой семантики, причем смысловой сдвиг происходит на основе фразеологии; некоторые приемы текста напоминают мандельштамовские случаи работы с идиоматикой (см. подробнее: [Успенский, Файнберг 2017]). Впрочем, надо отметить, что если «Элегия» работает с идиоматикой в духе Мандельштама и в ней языковые смещения не всегда заметны, то другие тексты Введенского нацелены на резкие сдвиги и они, как правило, бросаются в глаза и озадачивают читателя, а не «проскальзывают» незамеченными.