К солнцу за горизонт

– Твоей вины здесь нет. Хватит упрямиться и иди спать.

Мисо с расстроенным видом залезла обратно в спальник. Вдруг в памяти вспыхнули слова: «Я буду слушаться. Буду мало есть. Буду мало спать. Сделаю все, что потребуется», – сцена то ли из книги, то ли из какого-то фильма. Вспомнилось то чувство стыда и непонятного гнева, которое вызвала во мне эта фраза. Стоило всего раз подумать о ней, как слова стали прокручиваться в моей голове, будто заклинание. Я попыталась произнести их, чтобы отпустить от себя. Язык сопротивлялся. Мисо нарочно выдумывала себе вину. Возможно, чтобы понять ситуацию и принять расставание, это было ей необходимо. На сердце потяжелело.

Во сне я увидела Ёну. Я бродила по какому-то ночному рынку и искала ее. Люди вокруг ели, выпивали и громко разговаривали. Ее желтый рюкзак мелькал в толпе. Я настойчиво звала: «Ёну! Ёну!» – но она не оборачивалась. Чтобы догнать ее, мне нужно было пройти через мужчин, которые сидели в кругу, пили какой-то белый алкоголь и играли в хватху[4]. Мужчины перегородили мне дорогу. Я споткнулась то ли о порожек, то ли о камень, то ли о чью-то ногу и упала. «Ёну, наверное, тоже здесь упала», – подумала я и вдруг разозлилась. Но во сне выплеснуть гнев невозможно. Попытаешься закричать – голос не прозвучит, а начнешь махать кулаками – в ответ тебе лишь рассмеются. Я бродила по лабиринтам рынка, пока не вышла на пустырь, на котором бушевала песчаная буря. Опускалась предрассветная синева. Ёну подъехала ко мне на старом скутере. Чтобы скрыть переполнившие меня чувства, я зачем-то делала вид, что мне все равно. Вдруг место изменилось. Садилось солнце, мы с Ёну шли по морскому берегу мимо илистой отмели, которая проступила после отлива. Было людно. Яркие закатные лучи превращали людей в черные тени. В небе кружили черные чайки. Мне не давали покоя разлетавшиеся на ветру волосы: хотелось быть красивой перед Ёну. Ёну, шагавшая впереди меня, нагнулась и что-то подняла с ила. Это был клочок бумаги с расползшимися по нему буквами. Мы внимательно его рассмотрели. Ёну сказала:

– Это бумажка, которую я давным-давно потеряла.

– Где?

– Ее унес ветер, когда мы переезжали.

– А почему она здесь?

– Кружила, кружила и оказалась здесь.

– Но как она сюда попала?

– Так же, как и мы, – рука Ёну с клочком бумаги подрагивала.

– Что там написано? – спросила я у нее.

Вдруг налетел ветер. Бумажку унесло.

«Ёну приснилась мне из-за книги», – думала я, глядя в темноту.

А мы? Встретимся ли мы, если будем кружить по миру?

Ёну сортировала книги в библиотеке. Иногда я катала ее библиотечную тележку вместе с ней. Усаживаясь между полками с двухсотыми и трехсотыми номерами, к которым редко кто-то подходил, мы могли проводить долгие минуты наедине, и никто нам не мешал. В этом тихом, теплом месте мы неслышно открывались, обнажали тайны, ласкали сердца друг друга и делили на двоих время, принадлежавшее только нам. В те дни я заставила ее пообещать: в будущем, когда станем взрослыми, мы ни в коем случае не должны вступать в брак с другими. «Я хотела бы жениться на тебе, но не могу. Поэтому обещай ни с кем не делать то, что не можешь сделать со мной». Мне даже представить было противно, что Ёну может держать не мою руку, а чужую, целоваться с другими или прижимаясь щекой, шептать кому-то свои секреты. Я готова была возненавидеть ее лишь за одни эти мысли. Я устраивала сцены, когда чувствовала, что она хоть немного от меня отдалялась, и одновременно боялась, что от такой меня она однажды отдалится навсегда. От страха я еще сильнее раздражалась и сильнее к ней приглядывалась. «Ну почему ты мне так важна?» – изводилась я и не давала жить ей. Как я могла быть такой дурой? А сейчас я уже не такая? Теперь я живу по-другому? Мы поступили в разные университеты, стали меньше созваниваться и расстались даже без предложения расстаться, но это не значит, что я жила дальше, позабыв о ней. Я никогда не чувствовала к ней безразличия. Ёну во мне навсегда. Даже глядя на Чину, я вспоминала о Ёну. Стук сердца всегда значит для меня только одно. Ёну еще жива? Она тоже встречает меня во сне? Она тоже хочет быть для меня красивой хотя бы там?

Утренний свет делал комнату темнее. Я вылезла из спальника, пробежала взглядом по лежавшей на столе книге и достала из рюкзака «Недосягаемую страну». Подойдя к окну, я открыла случайную страницу.

Зима длилась несколько месяцев. Только в мае появилось солнце.[5]

Мне не хотелось думать о Чине, но не думать о ней я не могла. Я заглянула в зеркало в углу комнаты и сняла шапку. Помяла жесткие, слипшиеся от засохшей крови волосы.

Она обещала сделать мне красивое каре.