К величайшим вершинам. Как я столкнулась с опасностью на К2, обрела смирение и поднялась на гору истины

Мы сфотографировались внутри и снаружи, позируя у официальной вешки Южного полюса. Он помечен полосатым, как новогодний леденец, шестом с зеркальным шаром наверху и развешанными вокруг международными флажками. Мы подошли к точному месту географического Южного полюса, где сходятся все меридианы. Я развлекалась: стоило пройти вокруг этой точки несколько шагов, и готово путешествие вокруг света. На следующий день к полюсу дошла команда Б, а потом самолет с лыжным шасси забрал нас всех и доставил в Юнион-Глейшер. Прежде, чем появились русские в бобровых шапках и с водкой, чтобы доставить нас в Пунта-Аренас, я успела пробраться в душ с нагретой ледниковой водой. Сидя в хвосте грузового самолета, я составляла очередные списки и пыталась шевелить посиневшими пальцами ноги, не снимая ботинок.

На подготовку к восхождению на Аконкагуа у меня было всего три недели. Худшее, что можно себе представить – заявиться на любую гору без всякой подготовки, и тем более неразумно поступать так, собираясь подняться на высочайшую вершину Западного полушария. Я была так увлечена всем, что ожидало меня в ближайшее время, что попросту забыла позвонить Джонатану и сообщить, что со мной все в порядке.

Глава 18

Я знаю только три настоящих вида спорта: корриду, альпинизм и автогонки. Остальное – просто игры.

Барнаби Конрад, писатель, тореадор и боксер

Когда через пару дней я, наконец, позвонила Джонатану и сказала, что сажусь на рейс в Бостон, ему не пришлось повышать голос, чтобы я поняла, до чего он взбешен.

– Значит, у тебя все в порядке, – сказал он.

– Да, я… Ох, черт.

Британцы не взрываются от гнева, как американцы. Британцы просто тихо бурлят от ярости, и почему-то это нервирует еще сильнее.

– А позвонить тебе не пришло в голову? – спросил он.

– Там почти не ловит связь. И времени было мало.

– Ну да. Ты сумела позвонить из базового лагеря на Эвересте, но из Юнион-Глейшер, огромного частного лагеря с полным спектром услуг, ты, значит, не сумела со мной связаться? И зачем тогда платить за спутниковую связь?

– Прости, но нам было совершенно…

Нет. Никаких оправданий. Не бесконечный, пронизывающий холод. Не обмороженные пальцы. Не плохая связь. Я решила, что честнее будет признать, что он прав, и сказала:

– Муж, мне очень жаль.

Я сразу поняла, как глубоко я его обидела, и я чувствовала себя просто ужасно, но не знала, как это исправить. Вернувшись домой, я только и делала, что извинялась. Раз за разом. Искренне! Джонатан выслушивал мои сожаления с ледяной вежливостью, с какой принял и мой подарок – кружку с Южного полюса, которую, вообще-то, я купила ему на Рождество.

Я выросла в доме, полном необузданного гнева. Когда кто-то сердился, словами швырялись, как боевыми топорами, двери хлопали, тарелки разбивались о стены, кулаки сжимались и время от времени подбивали кому-нибудь глаз. Гнев Джонатана был полной противоположностью этому, вот такой уж каламбур. Его тщательно сдерживаемые эмоции были подобны безмолвному чудовищу под кроватью. В каком-то смысле это было хуже, чем подогретые алкоголем драки и склоки, в которых я росла, потому что раньше я была ни в чем не виновата, а тут я сама все испортила.

– Может, мне устроить себе более строгий график тренировок? – я пыталась поддразнить его. – Пятьдесят оттенков кардио?

Он хмыкнул. Его это не забавляло.

Я могла лишь отправиться в спортзал и бегать на установленном на максимальный уклон беговом тренажере, надеясь, что Джонатан простит меня, и мысленно обещая себе, что никогда, никогда больше не буду пренебрегать звонком ему. Пришлось смириться, когда он заявил, что хочет, чтобы я сопровождала его в Мэн на долгие выходные. Я рассчитывала с толком провести каждый драгоценный день тренировок между Южным полюсом и Аконкагуа и надеялась, что в то немногое свободное время, которое у меня было, проверить снаряжение, связаться с подругами, пытаясь хоть как-то вернуться к нормальной жизни. Но пришлось наступить на горло всем своим желаниям.

– С удовольствием, дорогой, – согласилась я, желая загладить свою вину.

Я совсем не сентиментальна, но не хотелось чувствовать себя полным ничтожеством в Рождество. В детстве я ненавидела праздники – Рождество, День независимости, даже свой день рождения, – потому что знала, что родители будут пить больше обычного. Отец всегда брал нас с Беном посмотреть праздничное шествие в День благодарения в Детройте, пока мама устраивала традиционный праздник. Он парковал свой грузовик, вытаскивал из него две лестницы, накрывал их листом фанеры и командовал: «Ну, забирайтесь». Мы карабкались на импровизированную трибуну, чтобы помахать Сната-Клаусу с лучшей смотровой площадки во всем городе, а отец прикладывался к бутылочке мятного ликера, которым охотно делился с нами.