– Но ведь я жива...
– Конечно, потому что операция прошла успешно, – объяснил папа.
– Не то слово! – оживился доктор, сверкнув глазами из-под очков. – Темпы твоего выздоровления превзошли самые оптимистические прогнозы. Никто не предполагал, что ты так скоро сможешь разговаривать, а восстановления моторных навыков мы ожидали вообще не раньше, чем через несколько дней, а то и недель. Когда речь идет о сложнейших операциях, нет никаких гарантий.
– Вот почему так важно, чтобы ты слушалась врачей и медсестер, – вставил папа.
– Начнем с того, что датчики срывать нельзя, – сказал доктор Холкомб, подсоединяя очередной провод к моему виску.
– И никаких домашних заданий, – отрезала мама. Она взяла себя в руки и даже попыталась улыбнуться. – Ты меня поняла? Сейчас твоя основная задача – поправляться. А со школой мы разберемся.
– Хорошо. – Я всматривалась в лица родителей, стараясь понять, что происходит на самом деле. Я уже не маленькая! Кого они хотят обмануть? Почему никто не желает говорить правду? – Меня держат тут целый месяц. Можно я хотя бы позвоню Кристоферу и узнаю, как дела в школе? Он, наверное, беспокоится.
Однако никто моей речью особенно не впечатлился и за телефоном не побежал. Вместо этого все стали советовать мне отдохнуть, уверять, что с Кристофером все в порядке и что ноутбук будет в ближайшее время. Доктор Холкомб распорядился, чтобы меня отключили от некоторых самых противных проводов. Причем, как оказалось, далеко не все они держались на пластыре – некоторые заканчивались иголками, которые были воткнуты мне под кожу! Какое же счастье – избавиться от всех этих иголок, да еще от датчиков, которые начинали истерически пищать, стоило мне шевельнуться.
К тому времени, когда Фрида вернулась из буфета, со мной обращались почти как с нормальным человеком.
– Держи, – сказала Фрида, протягивая поднос, на котором стоял стаканчик с мороженым, украшенным толстым слоем карамели, взбитых сливок и орешков. Рядом лежало огромное шоколадное печенье – обычно я съедала таких по четыре-пять штук в день, если, конечно, денег хватало. Теперь меня замутило при одном лишь виде приторного десерта. Странно, я всегда обожала сладкое...
Все выстроились в ряд перед кроватью: мама, папа, Фрида, доктор Холкомб, три медсестры, дежурный из галлюцинации (никогда не поверю, что Лулу Коллинз действительно навещала меня, да еще и с собачкой Никки Ховард). Что мне оставалось? Пришлось взять ложку и зачерпнуть мороженого. Затем я аккуратно (чтобы не получилось как тогда с водой) поднесла ее к губам и положила в рот.
– М-м-м-м! – восторженно замычала я.
В этот момент все одновременно выдохнули. Послышался смех. Дежурный воскликнул: «Дай пять!» – и они с медсестрой хлопнули друг друга по ладоням. А я стала срочно запивать водой только что проглоченную гадость. Боже, какой жир! Нет, тут точно что-то не так. С каких пор я возненавидела мороженое? Что со мной сотворили врачи? Слава богу, никто ничего не заметил. Все выходили из палаты, оживленно болтая о том, как здорово, что я быстро пошла на поправку.
Все это, конечно, замечательно, только вот хорошо бы еще знать, от чего именно я выздоравливаю? Чем я болела? Что именно у меня повреждено? И что за операцию мне сделали? В одном доктор Холкомб прав: кое-что действительно изменилось по сравнению с тем, как было до больницы. И дело не только в том, что я внезапно разлюбила мороженое. Это все мелочи. Самое поразительное, что даже мои родные вели себя так, словно совсем не знали меня. Как если бы (только не подумайте, что у меня поехала крыша) я превратилась в кого-то другого.
Глава седьмая
– Вы чего? Что вы делаете? – допытывалась я у врача и медсестры, появившихся в палате посреди ночи в полном облачении, включая медицинские маски. Меня разбудили и стали перекладывать из кровати на каталку.
– Тихо, – зашептала медсестра, указывая на мою маму, дремлющую в кресле рядом с кроватью. – Дай человеку поспать, у нее и так был трудный день.
– Куда вы меня везете? – спросила я, неловко перекатываясь на каталку.
– Нужно взять кое-какие анализы, – прошептал врач.
– Посреди ночи? – пробормотала я. – А до утра нельзя подождать?
– Нет, это очень важные анализы, их нельзя откладывать.
– Ладно-ладно, – ответила я, устраиваясь на тонком матрасе каталки. Как всегда, очень хотелось спать. Я смутно осознавала, что мы едем подлинному пустому коридору. Меня смело можно было везти хоть на другой конец города, я бы все равно не проснулась.
– Как самочувствие? – поинтересовался доктор, остановив каталку, чтобы нажать на кнопку вызова лифта. По-моему, палата осталась где-то на другом конце света.
– Нормально, – сонно отозвалась я. Сняв маску, медсестра проговорила:
– Пока вроде все чисто, даже дежурной нет. Этаж пустой. Похоже, нам повезло.
Услышав слова медсестры, я решила присмотреться к ней повнимательнее. И тут же поняла, что никакая это не медсестра.
– Вы чего? – закричала я, приподнявшись на локтях. Сон как рукой сняло. Даже пульсация в голове прекратилась. – Так ты же...
Подъехал лифт.