Кадын

И в тот момент я почувствовала, что чьи-то глаза смотрят на нас из темноты. Тут же вскочила и за горитом потянулась, внимательно всматриваясь меж кедров — не шевельнется ли ветка. Талай насторожился: «Что?» Я пожала плечами, но чувство мое только усилилось: теперь твердо я знала, что кто-то глядит на нас из-за кедров.

Было полное безветрие и мертвая, звенящая тишина. Лишь свет костра мешал мне видеть в глубь леса и выдавал нас. Я показала Талаю — он раскидал поленья, свет быстро исчез. Мы скользнули с ним в стороны, чтобы уйти с открытого места.

Кто и где наблюдал за нами, я не знала и двигалась наудачу. Ощутив, что сама перестала быть живой целью, вздохнула свободней и зорче вгляделась в темноту меж кедров. Воздух был спокоен, становилось прохладно. Ни шороха, ни вздоха. Бесшумно я добежала до старого, разбитого молнией кедра. Одна его половина была живая, другая — обугленная и мертвая. Большая, прочная ветка висела почти над землей. Я подтянулась, залезла по стволу выше и, утвердившись на развилке, раскрыла свой горит, достала лук и стрелу.

Подо мной открывалась небольшая тропинка от кедров до того пятачка, где недавно с Талаем мы сидели. Угли все еще краснели в темноте. Меж стволов было темно, а отсюда я видела все яснее, будто воздух редел.

Никто не двинулся и не шелохнулся, но мое чутье говорило ясно, что за деревом, что было шагах в десяти от меня, притаился человек. Я натянула тетиву и ждала только движения.

— Спусти тетиву, сестра, — раздался тут голос, и рука моя опустилась: это была Очи. — Я узнала тебя. — Она вышла из-за дерева. Ее куртка, небольшая фигура, мягкие сапоги стянуты на лодыжках кожаными шнурками и топорщатся, делая весь вид смешным и немножко не нашим. Очи убрала лук и стрелу в горит. Я опустила лук и спрыгнула. Мы приветствовали друг друга и обнялись.

Очи быстрыми и привычными движениями освежевала дневную добычу — небольшую косулю, разделила мясо: сладкие внутренности сложила в желудок, а горькие сразу закопала в стороне. Ребра мы стали жарить на углях, а остальное мясо она, пересыпав золой, завернула в шкуру и повесила на кедре. В желудок мы нарезали дикий лук, добавили пряностей, залили немного воды, туго стянули сырым обрезком кожи, обернули крупными лопухами, что росли неподалеку, и зарыли все в угли. Отрезанную голову положили в огонь обжигать, но сначала Очи вырвала из нее язык и бросила в темноту.

— Я всегда отдаю это своему ээ-помощнику, — сказала она.

Я ею восхищалась. Видела, какой искусной и ловкой охотницей стала она за эти годы. Мы с ней встречались нечасто, больше слухи доходили до меня. Я радовалась теперь за нее. Талай тоже, видела я, был восхищен.

— Удача с тобой, охотник, — сказал он. — У меня язык легкий, не бойся этих слов, — добавил потом. — С такой, как ты, в переходах не пропадешь — всегда будешь с мясом.

— Куда идете вы? — спросила Очи. — Раз едите мною добытую дичь, рассказывайте правду.

— Мы не скрываемся от тебя, дева, — ответил Талай. — Но будешь ли до поры молчать перед другими людьми? Я бы поостерегся и духам говорить об этом.

— Хорошо, я зашью рот, — пообещала Очи и укусила себя за большой палец правой руки, подтверждая обещанье. — Говорите.

И Талай рассказал ей все про Оуйхог и его странных жителей. После этого Очи заявила, что пойдет с нами.

— Ты знаешь про Чу? Или ты их уже встречала? — удивился Талай.

— Нет, но я хочу узнать их. По тому, что рассказываешь ты, я думаю, что это духи, и они сродни алчным. Я хочу видеть их и приручить.

Талай расхохотался и согласился взять Очи с нами.

— Чу не духи, и вряд ли их можно приручить, — сказал он. — Но нам пригодится твой боевой дух — и охотничье везенье.

— Скажите, вы не говорили про это Камке? — вдруг с тревогой спросила Очи.

— Мы никому не говорили и не хотим, до поры, — ответил Талай.

— Хе! — обрадовалась она. — Это хорошо! Значит, мне первой повезет узнать новых ээ.

Только тут от мысли, что мы едем одни, без опыта и мудрости Камки, к неизвестным созданиям, во мне проснулась тревога. Но Очи была полна решимости, и я не стала ничего говорить.

Мы легли спать под кедрами, ночь была спокойной и теплой.

По Чистому Ару шли мы три дня, а потом повернули на его молочный приток. Талай показал хороший брод, и мы перешли небольшую бело-мутную реку задолго до первого дома Чу с охранительными столбами.

Их мы увидели, когда поднялись еще выше по реке. Был ясный, безоблачный день, и мы без тревоги смотрели на них — пять столбов из красного, сколотого камня, они тянулись цепочкой к большому холму, насыпанному из крупных речных камней, потемневших от лишайников. Ни трава, ни кусты не покрывали тот холм. Он был велик, как дом моего отца. Оградка из невысоких камней окружала его. В отдалении пересвистывались сурки и суслики, другой жизни не было видно.

— Это их дом? Что ж необычного? В степи у подножья седых гор множество таких, и по берегу пенной реки их я встречала, — сказала Очи. — Ничего особого не замечала, даже духи не кружат вокруг них, как обычно бывает, если место странное.