Каджар-ага[Избранные повести и рассказы]

"Бедная мать! Всю свою жизнь проработала в спешке и муках на чужих людей, вырастила пять сыновей и двух дочерей и все мечтала: "Вот вырастут, выдам дочерей замуж, сыновей женю, все будем работать — и все будем сыты, не будем мыкаться по чужим людям". И вот выросли мы, а все осталось по-прежнему. Все голодные, и все обивают чужие пороги. Неужели она так и умрет, не увидев покоя и счастья?"

Сердце Мурада сжалось от боли, а глаза вспыхнули гневом. Он положил ложку и задумался.

— Ты что же заленился, Мурад? — сказал Карлы. — Надо же нам чашку очистить. Ешь!

— Нет, я уже наелся…

— Это что-то не похоже на тебя. Ты богатырь в еде. Сейчас не ешь, а потом спохватишься, возьмешь ложку-пушку, и набросишься на крепость-котел, и начнешь из нее высаживать кашу-бойца, — пошутил Карлы, пытаясь рассеять мрачное настроение, охватившее всех.

Мурад промолчал. Набат посмотрела на него и встревожилась: уж не заболел ли?

Ешь, Мурад, в котле много каши.

— Да ее и в чашке еще много, — сказал Карлы и тоже скоро положил ложку, вытер ладонью усы и бороду и задумался.

Так и сидели они молча, раздумывая об этой проклятой подати. Карлы вспомнил "резкие" слова Баба Солдата, и опять нашел на него страх: а вдруг они дойдут до ушей Кулмана? И Он сказал:

— Этот Баба Солдат хочет показать себя всезнающим человеком, болтает непутевое, голова пухнет от его болтовни. Вот из-за таких людей и на нашу голову валится беда.

— Да он правильно говорил, — вспыхнув, сказал Мурад. — Он справедливый, умный человек.

— Вот так умный! — горько усмехнулся Карлы. — Ты послушай только, что он говорит! Да разве это умно, всех судить и рядить, да еще при народе? Зачем это нужно? И уж не знаю, кто тогда умный, кто дурак!

— А разве он не верно говорил, — загорячился Мурад, — что старшины что хотят, то и делают с нами, а мы молчим да покрякиваем? Вот на четырех человек полагается одна доля воды, а почему на поля эминов[16] идет пять долей? За что им такое счастье? Раньше мы ждали очереди на полчаса воды двадцать дней, а сейчас почему-то ждем двадцать пять дней. А при такой поливке не то что ячмень и пшеница, иннев[17] не выдержит, засохнет. Почему так получается? Почему старшины и эмины могут брать воды сколько хотят?

Карлы бросил боязливый взгляд на дверь и сердито махнул рукой на Мурада:

— А ты потише! Мелешь вздор, как этот Баба Солдат.

— Да, это Баба говорит, и я говорю, — с раздражением сказал Мурад. Он не понимал и не одобрял этой рабской кротости и страха отца. Кровь бунтовала в его молодом, сильном теле и звала к борьбе с неправдой.

Карлы задумчиво помолчал немного и спокойно спросил:

— А кто еще это говорит?

— Да все говорят! Все, кто поливает поля, знают, что делают эти старшины. Это ты только стоишь у горна и ничего не видишь и не веришь, когда говорят.

— Да, — сказала Набат, взяв кудель и веретено, — один говорит "я старшина", другой — "я судья", третий — "я писарь", а тот — "я старейшина", "а я мулла", и всем все дай, все требуют, а где взять бедноте?

— Слушай, Мурад, — задушевным голосом сказал Карлы, — пусть там говорят, что хотят, — правду, неправду, а ты подальше держись от этих людей. От их разговоров не будет добра.

Эта задушевная кротость и благоразумие отца опять задели Мурада, и он сказал насмешливо:

— Так, по-твоему, надо бегать от правды и уши затыкать?

— Фу-ты! — закричал Карлы. — Ты только посмотри на него!.. Я его, как скотину во время пожара, тащу из огня, а он, как упрямый бык, упирается и сам лезет в огонь. Да как ты не понимаешь?..

Он боязливо оглянулся на дверь, понизил голос и продолжал уже более спокойным тоном:

— Как ты не понимаешь?.. Вот болтают, что не надо, а ведь найдется человек, соберет все эти разговоры, отнесет старшине и скажет: "Там был и Мурад, сын Карлы-кузнеца". Вот и свалится на нашу голову еще беда. А у нас их и без того полна кибитка.

И Карлы долго еще поучал угрюмо молчавшего сына, а Набат, вздыхая, жужжала веретеном, пряла бесконечную серую нить.

7

На другой день рано утром Карлы выпил по обыкновению чайник зеленого чаю. В голове посвежело, прояснились мысли, и он подумал: "Да нет, не может этого быть! Это какая-то ошибка! Должно быть, есаул все напутал…"

Он встал, погладил бороду, взял у Набат очки и повестку на подати и задумчиво побрел из кибитки мимо кузницы к старшине Кулману.

"Ну да, это надо было отдать Мергену, а он мне принес… Да и как не перепутать, когда ему сунули в руку целую пачку таких же бумажек? Вот он и напутал… А я как платил за две кибитки, так и буду платить…"

И чем ближе он подходил к дому Кулмана, тем больше росла в его сердце уверенность, что все это пустая ошибка, из-за которой и не стоило вчера так волноваться.

Карлы вошел во двор Кулмана, прошел мимо кибиток с дымившимися тюнюками на веранду, тихонько отворил дверь и всунул в щель голову.