Каджар-ага[Избранные повести и рассказы]

— Вот видишь, Карлы, — сказал Жуллы Кривой, — где корень-то кроется! Баба Солдат правильно говорит, ты только послушай его! Теперь я понимаю, почему все баи и их дружки так глотку драли на выборах. Положить часть податей в карман — это неплохо!

— Э, плохо там иль неплохо, ничего я этого не знаю, — с досадой отмахнулся от него Карлы. — Все равно к нам с тобой в карман они не попадут, так и говорить о них нечего. Бей, Мурад, не ленись!..

Гости не замечали тревоги Карлы, а Мурад заметил, бил по наковальне с особым усердием и думал: "Чего он боится? Нельзя же всю жизнь спускать негодяям!.."

— Э, Солдат, — сказал Жуллы, — да неужели нет человека, который встал бы перед такими, как Кулман, и сказал бы им прямо в глаза: "Что же это вы делаете? Разве так можно?" Надо бы их одернуть.

— Кто ж их одернет? — мрачно сказал Баба Солдат. — У бедняка язык не повернется, а начальству только это и нужно. От Кулманов и им перепадает. Вон Кара-Буга нанял адвоката, и тот настрочил жалобу на Кулмана на тридцати листах. А Кулман смазал где надо, начальство и не приняло жалобу Кара-Буга.

— О-о! — удивился Жуллы. — На тридцати листах! И не приняли?.. Теперь он, должно быть, на шестидесяти листах настрочит…

— Ну, да ведь и Кулман может нанять адвоката и настрочить на ста листах. У него побольше денег-то, — отозвался кто-то из темного угла.

— Конечно, может, — согласился Жуллы. — У них старая вражда из-за колодца в песках.

— Колодец колодцем, — спокойно сказал Баба Солдат, — а главный раздор у них из-за должности старшины. Оба хотят собирать подати с нас. Вот и спорят. Да пусть себе спорят, лишь бы бедноте от этого была какая-нибудь польза!.. Надо домой идти. Темно уже…

Он встал и, прихрамывая, вышел из кузницы. Следом за ним потянулись и другие.

"Ну, слава богу! Наконец-то!" — вздохнув, подумал Карлы, прикрыл торопливо вход в кузницу обломком изгороди и пошел в кибитку обедать.

6

Во все времена года, в любую погоду Набат ежедневно в сумерки после захода солнца раскрывала настежь обе створки стареньких дверей своей черной кибитки и говорила при этом:

— Пусть в нашу кибитку войдут богатство и счастье!

Потом, повернувшись лицом на восток, усердно молилась на коврике и после этого, приговаривая: "Ну, счастье, которое должно было войти к нам, уже вошло", — закрывала дверь.

Она слепо выполняла древние обычаи дедов и прадедов. И если, утомленная дневными заботами, в суете и хлопотах она забывала это сделать, то всю ночь, бедняжка, ворочалась с боку на бок, вздыхала и терзалась: "Ну вот, я сама виновата. Сама преградила путь богатству и счастью".

В тот вечер, когда в кузнице Карлы шел разговор о податях, она не забыла раскрыть дверь, проделала все со всей аккуратностью, потом подложила в очаг под котел сырые виноградные прутья вместе с сухой верблюжьей колючкой и задумчиво села варить кашу из джугары, помешивая ее то и дело большой выщербленной ложкой, чтоб не пригорела.

Пришел Мурад из кузницы и устало сел у очага на торе. Вечерний свежий ветерок заносил в открытую дверь запах полей и рассеивал едкий дым над очагом.

Почти следом за Мурадом в кибитку, тяжело дыша от быстрой ходьбы, вошел есаул старшины в старом халате, в вытертой шапке и с пухлой пачкой бумажек в руке.

— А где кузнец? — спросил он, быстро посмотрев на Набат и Мурада.

— Он там еще, в кузнице, — сказала Набат и подумала: "Ну вот, может быть, богатство и счастье пришло к нам. Зачем ему Карлы?"

Есаул повернулся. Но как раз в это время к двери подошел Карлы и чуть не столкнулся с есаулом. У старика дрогнуло сердце. Он подумал, что Кулман уже знает, о чем только что болтал народ в кузнице, и вот он прислал есаула за ним, требуя к себе на расправу.

— Пришел! А я тебя ищу, — сказал есаул. Он попятился внутрь кибитки и протянул Карлы бумажку. — Вот, получай! Тебе надо заплатить подать за пять кибиток.

— Как за пять? — еще больше заволновался Карлы. — Всегда платил за две — за кибитку да за мазанку. У меня всего два дымохода… Как же это так получается?

— Э, кузнец, ну откуда я знаю, сколько у тебя дымоходов? Я не считал. Что мне сказали, то я и говорю тебе. Я хорошо исполняю свою службу. Ничего не путаю. Что скажут, то и делаю. Старшина дал мне нынче целую пачку бумаг и говорит: "Смотри не перепутай! Отдашь не тому, кому надо, и пойдут ко мне с жалобами. Разбирайся потом". А писарь Молла Клыч сразу же за меня заступился: "Ну, нет, говорит, он никогда ничего не путает. Он службу свою знает". — "Ну, молодец, — сказал старшина, — так и надо. Ты на царской службе. И я когда-нибудь награжу тебя". Вот видишь, какой этот Кулман! А у Кара-Буга сколько я служил — и копейки не получил в награду. Все, бывало, ругает — не то да не так. Может, теперь что хорошее увижу от Кулмана. Э, да многого мне и не надо! Я не жадный. Вот когда-нибудь придет из Хивы его караван с товарами, я и тем буду доволен, если он бросит халат и скажет: "Вот тебе!" А то видишь, какой на мне? Весь истрепался. Я еще четыре года назад купил его, уж не помню за сколько. Разве это халат?..

И есаул поднял полы халата, показывая грязные заплаты и дыры.