Каджар-ага[Избранные повести и рассказы]

— О, я в силе, в такой силе сейчас!.. Судьи выносят приговор в суде, а я отменяю: "Не так присудили, пересудить!" И пересуживают, как я скажу… Я большие дела делаю и с генералами, и с самим губернатором, потому что я образованный человек, все знаю. Я у министров и у самого царя был в Петербурге! Ну и дворец у него! Не то что у эмира бухарского. Все в золоте, все блестит!

На самом же деле он нигде не бывал — ни в Петербурге, ни у эмира бухарского, никогда не выезжал за пределы Закаспийской области, и образование-то у него было самое скудное. Когда-то он учился в Ашхабаде в гимназии, но его исключили из шестого класса за лень и полную неспособность к наукам. Он упивался ложью и уверял Кулмана, что он все и всех видел, везде учился, знаком и с гимназией, и с семинарией, и с кадетским корпусом, и с университетом. А Кулман не знал, что такое "семинария", "университет", "кадетский корпус", думал, что все это большие вельможи, изумленно качал головой и приговаривал:

— Да, это счастье, счастье быть в дружбе с такими людьми!

Ильяс-торе так увлекся своей болтовней, что совсем забыл, зачем он приехал.

Солнце плыло по небу. Тени укорачивались, потом стали расти, удлиняться, а собравшиеся с раннего утра усталые, голодные крестьяне все еще лежали в пыли на площади, нетерпеливо посматривали на ворота Кулмана и крякали с досадой:

— Э, работать надо!.. Даром-то никто нас кормить не будет. И когда только кончится эта канитель?..

— А вот встать бы всем и уйти, — сверкнув глазами, сказал хмурый крестьянин лет сорока. — Пусть сами выбирают!

— А что ж, и выберут, — усмехнулся старик со шрамом на щеке от пендинки[14].— Без нас обойдутся, да нас же потом и оштрафуют.

И уж почти перед вечером зазвенели бубенчики. Крестьяне на площади сразу все встали, отряхивая халаты. Из ворот Кулмана в сопровождении стражников выехал фаэтон с сильно подвыпившим Ильясом-торе. Следом за ним торопливо шел Кулман и вел за собой, как полководец в бой, пеструю толпу братьев и родственников.

Сейчас же из толпы крестьян выдвинулась другая группа людей, не менее многочисленная, чем отряд Кулмана, впереди которой стоял человек небольшого роста, с широкой грудью, с хмурым бронзовым лицом и густой черной бородой. На нем был дорогой хивинский халат, а поверх халата была накинута каракулевая шуба. Это был Кара-Буга — соперник Кулмана.

Кара-Буга со своим отрядом встал на западной стороне площади впереди народа, а против него, на восточной стороне, встал Кулман со своими приближенными. Скоро и на южной и на северной стороне, также друг против Друга, встали Бегхан и Чилли Бадак, оба окруженные толпами родственников.

Сквозь толпу крестьян со стулом в руках протиснулся есаул и поставил стул посреди площади. Писарь Молла Клыч, утратив всю свою важность, бочком подбежал к стулу, схватил за спинку, покачал, убедился, что он крепко стоит на земле, и замер, почтительно склонившись в сторону Ильяса-торе. Ильяс-торе в это время остановил фаэтон в начале площади, встал, величественно осмотрел толпу, слез с фаэтона, прошел, как по коридору, сквозь толпу, почтительно раздвинувшуюся перед ним, в центр площади, к стулу, небрежно нагайкой дал знать писарю, что он может уходить, и сел на стул.

Писарь, почтительно пятясь, слился с толпой.

Ильяс-торе обвел глазами бородатых пыльных крестьян, окружавших его плотным кольцом, снял фуражку, положил на колени и потер лоб ладонью.

По дороге из Ашхабада он приготовил, как ему казалось самому, великолепную, умную речь, но вот выпил не в меру и забыл. Не знал, с чего и начать. Народ ждал, а он сидел, почесывал лоб и наконец важно сказал:

— Народ, я приехал сюда из Ашхабада для того, чтоб выбрать старшину…

Сказал и запнулся, и еще раз повторил:

— Да, чтоб выбрать старшину… Слышите, что я говорю? Его императорское величество… Наш государь император — это тень господа бога на земле… А мы… мы все его рабы… По воле его величества… я приехал сюда, чтоб выбрать достойного старшину…

Он болтал пьяный вздор, а Кулман стоял и умилялся. Он был в самом веселом настроении, подталкивал локтями соседей и говорил:

— Эх! Вы только послушайте! Какой же это красноречивый человек! И слова-то у него какие-то особенные. Сразу видно — образованный человек. Слушайте, слушайте!

Ильяс-торе, путаясь, прокричал еще десяток бестолковых, высокопарных фраз о его величестве и наконец добрался до главного:

— Народ! У вас в ауле есть хороший человек, справедливый и щедрый. Он лучше всех может служить его величеству… исполнять царскую службу…

Все насторожились, а у Кулмана, Кара-Буга, Бегхана и Чилли Бадака замерло дыхание и сильно забились сердца.

— Это… Кулман! — повышая голос, крикнул Ильяс-торе.

— Вот это правильно! Правильно! — сразу же бурно закричали приспешники Кулмана. — Лучше Кулмана нельзя и придумать.

Вся площадь заволновалась, загудела. Из группы Кара-Буга выскочил долговязый детина и, сняв шапку и энергично вскинув руку, призывая тем самым народ к тишине и порядку, зычно, не хуже джарчи, выкрикнул:

— Это все верно, баяр! Кулман хороший человек, но Кара-Буга еще лучше!