Каджар-ага[Избранные повести и рассказы]

Одному старику, видимо, надоели эти разговоры о кибитках, он уже не раз их слышал на своем веку и сейчас поспешил перевести разговор на другое: кого же выберут старшиной? О кибитках сразу же забыли и с прежним оживлением стали строить предположения, у кого больше шансов быть старшиной: у Кара-Буга, или Кулмана, или Чилли Бадака? Потом заговорили о ловле лисиц, об охоте за дрофами. Разговоров было много, а время шло.

Солнце плыло над площадью, поднималось все выше и выше. Вот оно достигло зенита и начало склоняться к закату. А народ лежал, сидел в пыли на площади и нетерпеливо ждал: когда же начнутся выборы? У всех были неотложные дела, всем хотелось скорее покончить с этой канителью и разойтись по домам. Все время от времени вытягивали шеи и крутили головами, высматривая, не идет ли писарь.

— И где это он запропастился? И всегда вот так… ждет народ попусту, — ворчали в толпе. — Не пей, не ешь, сиди дожидайся!..

И только когда солнце уже склонилось к закату, вдруг в конце площади послышался протяжный зычный голос джарчи:

— Гей, народ, гей!..

Все встрепенулись, привстали, как будто их вскинуло ветром, подувшим вдруг с той стороны, откуда кричал джарчи. Многие сразу же вспомнили о вчерашнем недобром ветре — так он крепко связался в их памяти с криком джарчи.

И вот вдали показался плотный краснолицый человек в большой черной шапке с длинными завитками, с черной длинной бородой и в шелковом хивинском халате. Рядом с ним шагал тощий, долговязый джарчи в старом пыльном халате и в вытертой шапке. Приложив рупором руку ко рту, а другой рукой опираясь на палку, он кричал с такой натугой, что на висках и на шее у него вздулись темные жилы и все лицо побагровело, как солнце на закате.

— Гей, народ, гей!..

По другую сторону от чернобородого человека семенил малорослый есаул — посыльный, тоже бедно одетый, как и джарчи. А чернобородый был Молла Клыч — писарь, самый грамотный человек в ауле. Он знал себе цену и важно шагал по площади, презрительно посматривая на утомленных крестьян, сидевших в пыли.

— Гей, народ, гей!.. — трубил во все горло джарчи. — Баяр[13] не приехал сегодня из Ашхабада. Он занят делом и не мог приехать. Гей, народ, гей!.. Выборы будут завтра рано утром… Гей! Завтра все должны прийти сюда на площадь! Гей!.. Кто не придет, того оштрафуют! Гей!..

Вместе с писарем и есаулом он прошел по площади из края в край и прокричал это несколько раз.

Народ встал и, отряхивая пыль с халатов, начал расходиться по домам, ворча:

— Ну что поделаешь! Мы в их руках. Что хотят, то и делают. А у нас завтра опять день пропадет.

Карлы пошел домой вместе с народом.

4

Вечером, когда солнце, разбрасывая по небу багровые пряди, только что зашло за горизонт, в кибитку Карлы вошел Кулман. Карлы не ждал такого гостя и очень удивился. Хотя они и были из одного рода, но судьба у них была разная.

Правда, отец Кулмана был когда-то таким же бедняком, как и Карлы, но под конец жизни он стал богатеть, оставил кое-какое наследство сыну, а сын оказался большим пройдохой и скоро так разбогател, что вел большую торговлю не только в ауле, но и в Мерве и в Ашхабаде. Всюду у него были лавки, полные товаров. А кроме того, у него паслись в Каракумах семь отар баранов и два стада верблюдов.

И сам он стал жирным и важным, ходил в шелковых хивинских халатах, перетягивал брюхо толстым пуховым кушаком, аккуратно подстригал уже седую бороду.

Он никогда не заходил к Карлы — и вот пришел. Не здороваясь, встал у двери и, выпятив брюхо, грозно посмотрел на Карлы.

— Ты что же это? Важничать вздумал? Да кто ты такой?

Карлы растерялся и кротко сказал:

— Садись, будь гостем!.. Но я не понимаю, за что ты сердишься?

— Не понимаешь?.. Все понимаешь! Я вижу, ты не хочешь, чтобы печать старшины попала в руки нашего рода, а хочешь, чтобы она осталась в руках этого Кара-Буга? Почему твои сыновья не пришли на площадь?

Карлы удивился: "Откуда он это знает? Ведь там столько было народу, что и не разберешь, кто был и кто не был?" — и сказал:

— Да некогда им было. Земля сохнет. Если не посеять сейчас, ничего не уродится. Вот они и ушли с утра сеять. Какая же тут вина?

— А вот оштрафуют, тогда будешь знать, какая вина! — закричал Кулман. — И говорят, твой мальчишка болтает то, что ему и слушать-то не надо было бы, не то что болтать. И сам ты хорош! Вместо того чтоб работать, разводишь в кузнице сплетни. Кто у тебя там собирается? Все те, кто не любит царя! А про пристава что говорят? Все знаю!.. Если ты не придешь завтра с сыновьями, все равно печать не уйдет из моих рук, и я уж не так буду с тобой разговаривать.

Он повернулся и вышел из кибитки, хлопнув дверью. Карлы растерянно посмотрел ему вслед.

Почти тотчас же в кибитку вошли сыновья Карлы. Они только что вернулись с работы и слышали, как кричал на отца Кулман.

— Чего это он? — спросил Мурад.

— Э! — крякнул Карлы. — Слушай, Мурад, если когда-нибудь на нашу голову свалится беда, так и знай — это из-за твоего языка. Недаром говорили деды: "Больше слушай, меньше говори". Это святая истина!

И он не раз повторял это в течение длинного вечера.