Досадно мало, гораздо меньше, чем мог бы, сделал Ата Каушутов в родной литературе. Но и то, что он успел сделать, стало существенным вкладом в туркменскую прозу. С уверенностью можно сказать, что успех прозаиков Туркмении, выходящих сегодня к всесоюзному и зарубежному читателю, в известной мере обеспечен и его новаторским трудом.
ПОВЕСТИ
Последний старшина
День был весенний и холодный. Со свистом дул порывистый ветер. Шумели, покачиваясь, голые деревья. На старых черных кибитках аула, как черные знамена, трепетали пропитанные сажей, пропахшие дымом ветхие, залатанные юзюки[2]
. Вдали, на гребне Копет-Дага, теснились тяжелые косматые тучи.Когда солнце, багровея, уже клонилось к горизонту, затянутому сиреневой дымкой, возле низкой, покосившейся кузницы, стоявшей в самом центре аула, как всегда, началось большое оживление. Со всех сторон к ней шли крестьяне, возвращавшиеся с поля: одни по делу — взять свои топоры, серпы, лопаты, которые они отдали кузнецу еще утром, чтобы он наточил их и приладил к ним легкие гладкие рукоятки, другие — просто так, досидеть в шумной компании, пошутить, посмеяться, узнать, какие новости в ауле, а то и серьезно побеседовать о том, что их взволновало в тот день.
Такой уж установился обычай, и он крепко вошел в жизнь аула.
Шахматисты расстилали на песке в затишье возле кузницы тряпку с вышитыми черными и белыми квадратами, предварительно смочив ее водой, чтоб она плотно лежала на земле.
Играть начинали обычно двое, но сейчас же вокруг образовывалось плотное кольцо людей, которые, согнувшись и упершись руками в колени, внимательно следили за игрой и вскоре делились на две враждебные партии. Одни держали сторону одного игрока, другие — другого, то и дело вмешивались в игру, волнуясь, подсказывали, куда и какой фигурой надо ходить, и одни крякали с досадой и покачивали головами, а другие злорадно смеялись, когда кто-нибудь из игроков делал необдуманный ход.
— А что, если ударить слоном? — почесывая переносицу, спрашивал игрок своих помощников.
— Да что ты!.. Пешку, пешку двигай! — кричали помощники.
— А ты коня, коня вперед!.. — волновалась партия противника, и разом десяток крепких мозолистых рук тянулись к коню на шахматной тряпке.
Увлеченные игрой, игроки уже не замечали, что делалось вокруг. Они нервно ворошили песок руками, потом терли лбы, щеки, теребили бороды, отчего их взволнованные лица покрывались песком и пылью, но и этого никто не замечал. И только когда ветер внезапно менял направление, грозил унести шахматную тряпку и раздувал полы халатов, шахматисты быстро перекочевывали на другую сторону кузницы и продолжали играть с прежним азартом.
А в кузнице тем временем сидели на полу более солидные пожилые крестьяне, курили чилим[3]
и оживленно беседовали.Нужно сказать, что эта кузница была когда-то хлевом, в котором ютились бараны. Стены ее были сделаны из простого плетня и наскоро обмазаны глиной. Потом, когда это хлипкое строение стало рассыпаться и валиться от времени набок, кузнец сломал одну стену и вместо нее возвел более капитальную из глины, через год сложил вторую такую же стену — противоположную первой. Сверху он перекинул между ними толстые жерди, покрыл их полынью, селином[4]
и обмазал жидкой глиной. Через пять лет он возвел еще и третью стену, а четвертую, с дверным проемом, так и не удосужился заменить, — она так и осталась в первобытном своем состоянии.Вместо двери, на которую кузнец так и не смог добыть досок, служил обломок изгороди — грубая решетка, сбитая из кольев.
Внутри кузницы потолок и все стены были покрыты, как черным бархатом, густой сажей. С потолка пушистой черной бахромой свисала паутина.
В одном углу валялась старая наковальня с разбитым носом — та самая, которую кузнец выпросил когда-то в долг у одного старика, когда начал кузнечить. В другом углу были свалены в кучу ржавые выщербленные серпы, лопаты, обломки топоров и всякий хлам. В третьем стоял рваный мешок с углем из кандыма[5]
. Дыры мешка были заткнуты селином, давно уже засохшим и почерневшим от угольной пыли.Возле горна, на полке, прибитой к стене, лежали клещи, щипцы, молотки, напильники и всякая мелочь, необходимая для работы кузнеца. На другой стене висела шашка в сильно потертых ножнах, а под ней на земле валялись два ржавых лемеха от плуга и груда железного лома, покрытого пылью и сажей.
И все-таки в этой тесной кузнице среди беспорядочно разбросанного хлама люди всегда находили себе место. Они садились прямо на пол и, не обращая внимания на то, что ветер, врываясь в отверстия, пробитые в стенах вместо окон, душил их дымной гарью от горна, сажей и пылью, курили чилим и оживленно беседовали на самые разнообразные темы.