Кагуляры

Если уж зашла речь о безумии, то не будем выискивать отдельных безумцев в толпе безумцев и признаем – в нынешней войне большинство из нас проявили себя как помешанные, уничтожая друг друга с таким остервенением, которое обычно наблюдается у буйных сумасшедших. Нормальных людей у нас почти нет. А я, если и безумец, то тихий.

Конечно, есть то, что приводит в бешенство даже меня – еврейская наглость и пронырливость. Я этого на дух не переношу, но людей, которые остаются тихими всегда, в принципе не бывает. Так уж Господь решил, когда над Адамом колдовал и Лилит мастерил.

Говорю же я сейчас обо всём этом только потому, что абсолютно уверен – разные идиоты и прохвосты непременно попытаются представить меня безумцем, как только я покину наш наигнуснейший мир. Хе-хе… Пусть болтают! Но пока что возвращаемся к Филиолю, персонажу жутковатому и одновременно весьма любопытному.

Весна 1937 года выдалась для кагуляра Жана Филиоля не менее плодотворной, чем зима. Его криминальные «подвиги» множились, да и вообще деятельность Комитета набирала обороты.

КАГУЛЯРЫ – таково в 1937 году было самое употребляемое и даже модное слово во Франции. Началось всё именно с весны, когда произошло очередное убийство, о котором расскажу чуть позже, а сейчас мне важно отметить, что после этого убийства французское общество наконец увидело нешуточный размах деятельности кагуляров и стало по-настоящему бояться. Вот почему сами кагуляры называли это своё преступление «несомненной и великой удачей».

Согласитесь, как-то стыдно называть удачей преступление, но они его называли именно так. Делонкль даже посмеивался и повторял: «Какие же мы страшные, очень страшные!» Он повторял свои слова и впоследствии после каждого нового преступления кагуляров, когда Париж, обнаружив очередной труп, кричал, содрогаясь от ужаса, а затем этот крик эхом слышался во всей Франции.

Страха добавляло и то, что о кагулярах почти никто ничего не зал точно. Слава их не сияла подобно солнцу, а покрывала их, как ночная темнота. Чем известнее были кагуляры, там таинственнее становились. О них говорили всегда шёпотом, при этом бросая на собеседника многозначительные взгляды – дескать, сам должен всё понимать – а ведь никто ничего толком не понимал. Говорили, что есть организация, называющая себя Секретным комитетом революционного национального действия, и что комитетчики собираются на таинственные совещания, скрывая друг от друга лица. Иногда упоминали даже офис фирмы Шуллера как место собраний, но тут же оговаривались, что всё это фикция, а настоящее место сборищ находится совсем не там.

Также очень многие пытались предугадать, кто станет следующей жертвой – женщина или мужчина, бедняк или человек состоятельный, еврей или социалист. Догадки эти редко оказывались верными, а непредсказуемость казней создавала ещё больше страха перед кагулярами.

Больше всех паниковали левые, но оказалось потрясено и столичное общество в целом. Даже для нас, фашиствующих писателей, радости во всём этом было крайне мало. Мы видели в происшедшем лишь позор для нашего движения.

Делонкль, Шуллер, маршал д’Эспере и другие члены Секретного комитета, думаю, гордились созданной ими организацией. Ну а Филиоль и его подмастерья (Гросувр, Жеанте, Миттеран, Бетанкур и Дарнан) просто блаженствовали и ощущали себя героями. Ещё бы!

А теперь хватит общих рассуждений. Пора перейти к сути, но о «великой удаче» кагуляров я поведаю завтра, если, конечно, за мной не придут, чтобы вести на расстрел.

31 января История третьей кагулярской казни, самой удачной

Представьте себе благоухающий майский Париж 1937 года. В мае наш город как-то особенно роскошен, незабываем, в том числе и благодаря пряным сладостным ароматам весенних цветов, но из-за кагуляров никто уже не мог наслаждаться всем этим великолепием. Парижан охватил дикий, животный страх.

16-го числа 1937 года, когда несколько человек вошли в пустой вагон на станции метро «Порт Доре», они увидели рыжеволосую молодую женщину в зеленом платье, распростертую на полу в луже крови. Несчастная доживала свои последние мгновения. В шее у неё торчал штык с самодельной рукояткой.

Позднее удалось найти свидетелей, которые рассказали, что же произошло. На предыдущей станции эта женщина зашла в пустой вагон, и в это самое время некто, стоявший на перроне, метнул ей в шею штык. Тут двери захлопнулись. Поезд тронулся, увозя смертельно раненную пассажирку, а её убийца тотчас скрылся. По показаниям свидетелей метатель штыка был молодым человеком невысокого роста, белокурым, в очках в роговой оправе. В общем, все приметы указывали на Филиоля.

Что же касается его очередной жертвы, то её звали Летиция Туро. Это была двадцатидевятилетняя итальянка, работавшая кладовщицей на свечном заводе. Одним из её многочисленных любовников, с которыми она обычно встречалась в грязных захудалых отелях на окраинах Парижа, оказался не кто иной, как Габриель Жеанте, журналист, казначей кагуляров и по совместительству ученик Филиоля.