Каирские хроники хозяйки книжного магазина

– У нас проблема, – прошипел Самир из-под своих криво подстриженных усов, явно намереваясь сообщить мне какую-то ужасную новость.

– Что на этот раз? – спросила я, открывая ежедневник и готовясь дополнить свой список дел очередным пунктом.

– Сын Сабах попал в тюрьму. Ей нужны деньги, но она не может попросить вас дать ей в долг.

– За что его посадили?

– Не знаю, – сказал Самир, изобразив полное недоумение. Я с недоверием подняла брови, и он тут же пошел на попятную. – Знаю, конечно, но Сабах меня убьет, если я скажу, и я поклялся жизнью своих детей, что буду молчать.

– Почему она не может просить у меня денег?

– Она уже в долгах как в шелках.

– Ну для начала могла бы перестать покупать сигареты.

– Такие, как вы, вечно так говорят. Вы не понимаете, что сигареты наша единственная радость в жизни… ну и еще кое-что.

– И что она собирается делать?

– Устроиться еще на одну работу, – сказал Самир, сам удивляясь этой идее.

– Она и так еле справляется. Сутки не резиновые.

– Я всегда говорил, что вы женщина, дающая другим тень от беспощадного солнца. Дайте и ей немножко тени.

Несколько часов спустя у меня появилась одна идея, и я ушла с работы пораньше, чтобы претворить ее в жизнь. Я попросила Самира остановиться у магазина хозтоваров и купила там два противня с антипригарным покрытием для кексов. Вернувшись домой, я застала совершенно раздавленную Сабах за кухонным столом: тяжесть, которую она всегда носила на своих плечах, в этот раз как никогда сильно тянула ее к земле. Единственным признаком того, что она все еще находится в сознании, была тонкая струйка дыма от ее сигареты. Обнаружив мое присутствие, она поднялась с табурета и стала бесцельно возить тряпкой по столу. Я попросила ее сесть обратно, и она повиновалась.

– В двух шагах от нашего магазина на Замалеке открылась новая кофейня. Я знаю владельцев, поэтому предложила найти им поставщика морковного кекса. Я научу тебя его печь и правильно устанавливать цену. Ты сможешь делать это здесь, пока убираешь квартиру, и скоординироваться с Самиром, чтобы он по дороге завозил им твои кексы. На первое время я обеспечу тебя ингредиентами. Все полученные деньги будешь забирать себе. Если дело пойдет, начнешь закупать материалы сама.

Я знала, что сделала ей предложение, которое она сможет принять. Она обняла меня через кухонный стол, и я ощутила холод ее тела. Я поняла, что она плачет. Я вырвала листок из блокнота и протянула его ей вместе со своей ручкой, чтобы она записала рецепт. Она покачала головой.

– Вы напишите. Крупно и разборчиво, – сказала она.

Через два месяца Сабах уже сама закупала себе ингредиенты: она умудрилась увеличить масштаб своего ежедневного производства до ста девяноста двух морковных кексов. Вся квартира пахла корицей и ванильной глазурью.

Я думала о том, что женщины, которых жизнь обрекла на небытие, нашли чудесное воплощение в образе Джудит Шекспир – вымышленной сестры драматурга, созданной Вирджинией Вулф в эссе «Своя комната». Она осталась дома, когда брат отправился учиться: ее гендерная принадлежность встала на пути ее амбиций. Неотвратимое замужество лишило ее возможности получить какое-либо профессиональное развитие. Могла бы Сабах стать мадам Уолкер, а не одной из миллионов шекспировских сестер с оборванными судьбами? Почему женщины-предпринимательницы воспринимаются исключительно как современный феномен? Высокопарные исторические повествования и культурные устои отрицают, что труд наших праматерей – домашний, профессиональный, какой угодно – шел на благо прогресса, не дают прозвучать нерассказанным историям и не дозволяют нам узнать, на что мы способны.

Почему, когда я пытаюсь узнать о своих предшественницах-предпринимательницах, единственная, кого я нахожу, – это мадам Уолкер? Если показательная история всего лишь одна, пусть даже это история о первом подобном случае, – это ненормально. Где находившиеся у власти египетские женщины, которых можно было бы поставить в пример? Сабах была зажата в такие узкие рамки не только нездоровой системой, в которой мы существуем, но и отсутствием в нашем коллективном сознании подобных прецедентов. А если примеры таких женщин и приходят на ум, то сразу вспоминается, что они нередко маскировались под мужчин. Возьмем, к примеру, Хатшепсут, пятого фараона восемнадцатой династии Древнего Египта, которая считалась одним из самых успешных правителей, поскольку сделала ставку на торговлю, а не на завоевания. Ее изображали с мужским телом и накладной бородой. Убежденность в том, что женщин у власти, в большом бизнесе, в малом бизнесе, на руководящих позициях нет – хотя на самом деле они существовали всегда, – коверкает наше сознание. Хинд была названа в честь одной такой женщины, дочери Утбы ибн Рабии, очень влиятельной в Аравии начала VII века и владевшей более чем сотней верблюдов. Однако ее помнят в первую очередь как заклятого врага пророка Мухаммада и дочь влиятельного человека.