Каирские хроники хозяйки книжного магазина

Конечно, большинство романов вращается вокруг какой-нибудь семьи. Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Эта знаменитая первая строка из романа Толстого легла в основу так называемого принципа Анны Карениной, изложенного в научно-популярной книге Джареда Даймонда «Ружья, микробы и сталь». В книге утверждается, что способность видов к выживанию обеспечивается отсутствием отрицательных признаков, а не наличием положительных (а-ля Дарвин). И то же самое можно сказать о браке. Мы считаем, что счастливые браки сохраняются, а несчастливые заканчиваются разводом. Продолжительный брак – это успех, а развод – это крах. Но почему? Мне кажется, что многие разводы на самом деле можно считать успехом, а за многими нерушимыми браками в действительности скрывается крах – крах надежд на то, что этот союз способен приносить удовлетворение, расти и укрепляться.

Почему разрушился мой брак? Переломный момент настал всего за сорок восемь часов до рождения нашей дочери Лейлы. (Это случилось через несколько недель после того, как я обругала уличного хулигана, чем привела в изумление персонал магазина.) Была пятница, а пятницы в Каире всегда проходят как в похмелье. Замедленный темп. Приглушенные звуки. Я ковыляла по улице Двадцать шестого июля, держа за руку Зейн и все менее успешно пытаясь игнорировать боль, которая с каждым шагом простреливала мне снизу доверху всю левую ногу. Вдруг с нами поравнялся серебристый универсал Хинд. Она жестом позвала нас с Зейн сесть в машину. Хотя до дома оставалось всего несколько улиц, эта дорога казалось мне просто бесконечной, поэтому я с радостью согласилась. Я посадила Зейн в пустое детское кресло Рамзи на заднем сиденье, а сама села впереди, рядом с Хинд.

– Я больше не могу. Пусть ее наконец из меня вытащат.

– Скорее всего, она тоже так считает, – сказала Хинд.

– Ты не помнишь свои последние два дня до рождения Рамзи?

– Я очень постаралась это забыть, – сказала Хинд и, явно желая поскорее закончить этот напряженный диалог, остановила машину у моего строящегося гаража, хотя я обычно заходила в дом через главный вход.

Помню, я сразу заметила, что в квартире подозрительно тихо. Зейн отпустила мою руку и побежала к себе в комнату; звук ее шагов быстро удалился и пропал. Я пошла дальше по коридору в нашу спальню. Я не стала окликать его по имени. Просто толкнула дверь. Он стоял спиной ко мне, опершись на зеленое железное ограждение у окна, с телефоном у уха. Я не позвала его. Не пошевелилась. Он говорил сладким, медовым голосом. Хоть я и не прислушивалась, мне было слышно каждое слово. Но больно было не столько от его слов, сколько от мягкости его тона, расслабленности его позы. Я закрыла руками уши, но было слишком поздно. Меня словно заполнила пустота. Я посмотрела на пол – мне казалось, что все мои внутренности выпали и лежат там внизу. В конце концов я хрипло попросила его положить трубку. Он повернулся. Сказал ей, что должен идти.

– Я не видел, как ты зашла в здание, – сказал он, тут же заняв оборонительную позицию.

– Мы зашли с другого входа, – машинально пояснила я.

Мы отправились на наш еженедельный семейный ланч. В какой-то момент я тайком рассказала Хинд, что произошло. Мы обменялись тоскливыми взглядами. Я набила свой и без того раздутый живот едой. После ланча я наорала на мужа, хотя на самом деле больше на саму себя – за собственную глупость.