Каирские хроники хозяйки книжного магазина

На следующий день я воспользовалась ысмой – правом женщины на развод в суннитском исламе. Хотя оно закреплено законом, в обществе к нему относятся неодобрительно: на ысме настаивали исполнительницы танца живота, когда выходили замуж. Я развелась с мужем не потому, что он мне изменил, но потому, что принимал меня за дуру. Хотя я и правда была дурой. Я и не догадывалась о том, что происходит. Мы выдвинули друг другу минимум обвинений. Ни он, ни я не хотели выставлять себя жертвами.

Может, Лиз была права. Нужно было смириться с этой ситуацией. На следующий день я будничным тоном объявила на работе, что развелась с мужем, а потом добавила, что у детей все замечательно и они уже сейчас страшно рады, что каждый из нас теперь общается с ними по отдельности. Дома я настроила себя на то, чтобы не страшиться пустоты квартиры и ценить тишину и покой, которые в ней воцарились. Я перебрала все шкафы и заполнила освободившееся пространство своими вещами. Я возобновила отношения со своим старым другом, «Голым поваром». Во время наших регулярных встреч я готовила по его рецептам, красиво выкладывала еду на тарелку, а на следующий день относила остатки в офис. Я утешала себя одной мыслью: когда Зейн и Лейла станут старше, мы будем сидеть за одним столом, есть все вместе одни и те же блюда и рассказывать друг другу истории. И у нас уже не будет оставаться лишней еды.

Как ни странно, я находила что-то утешительное в нынешнем печальном положении. Я превратилась в заслуживающую сочувствия фигуру – обманутую жену. Необходимость все время быть сильной – та тяжесть, которую я постоянно на себе таскала, – словно в одно мгновение упала с моих плеч. Я уверена, что за моей спиной люди оправдывали измены Номера Один тем, что я не уделяла семейной жизни достаточно времени. Если жене все время не до мужа, что еще ему остается, кроме как найти себе ту, которой он будет нужнее? Со временем я поняла, что не злюсь на его любовниц. Они имели полное право делать то, что хотели, и не были в ответе за мои чувства. Гораздо больше меня удивило то, что и Номера Один я тоже не возненавидела – более того, я продолжала тепло вспоминать и беречь наши отношения. Возможно, в глобальном смысле его проступок был пустячным. Возможно, моя благодарность ему перевесила обиду. Его поведение и мой уход вывели меня на такой уровень свободы, достигнуть которого своими силами я бы никогда не смогла. Все те десять лет, что мы были вместе, я не представляла себе жизни вне нашего брака. Я перестала быть той юной девушкой, какой была выходя замуж, но не превратилась в полном смысле во взрослого человека. Но сейчас, освободившись от обязательств, я почувствовала бо́льшую уверенность в том, что могу быть такой матерью, такой (бывшей) женой, такой личностью, какой хочу.

И я, честно сказать, не чувствовала себя «обманутой женой» или «бывшей женой». «Бывшая» – это как будто вычеркнутая, аннулированная. После крушения брака мы стали выстраивать новые взаимоотношения. Мы не позволили детям пользоваться нашим разводом для того, чтобы манипулировать нами. Мы поддерживали тесную связь друг с другом и обменивались мнениями. Конечно, мы то и дело ругались. Наши разногласия касались школы; мы часто не могли решить, когда у кого из нас будут ночевать дети; как быть с задирами с детской площадки (мой любимый случай – сын продюсера Children's TV, чей отец пригрозил прислать своего водителя, чтобы он побил няню Зейн). Но мы научились сдерживать себя и делали это до тех пор, пока компромисс не вошел в привычку. Мы оба вступили в брак снова. И оба снова развелись. Нам не нужно было объяснять друг другу свои неудачи. Сами того не заметив, мы стали друзьями – мы слишком хорошо знали недостатки друг друга, но все равно бывали рады обращаться друг к другу за поддержкой и советом.

И пятнадцать лет спустя, несмотря на стандартные препирательства, я могла с уверенностью сказать, что наш крах обернулся успехом: мы были счастливы в разводе. Сейчас, когда я пишу эту книгу, он читает ее наравне с нашими дочерями, Хинд и моей мамой.

Мы с ним договорились: когда девочки подрастут, мы расскажем им о его неверности. И вот в тринадцать лет наша осторожная Лейла вдруг заявила мне: «Я знаю наш семейный секрет».

– Всего один? Не густо! – поддразнила ее я.

– Папа сказал нам, что изменял тебе. – Она застала меня врасплох, на что, очевидно, и рассчитывала. Затем она одарила меня скромной улыбкой, стараясь уловить мою реакцию.

– Молодец папа, что признал это. – Конечно, такой ответ Лейлу не удовлетворил. Она ждала драмы, страстей, кровопролития. Но я не собиралась поддаваться на провокации.

– Даже не знаю, что бы я сделала на твоем месте, – сказала она.

– Ты бы ушла. Я ушла ради вас, несмотря на вас. Я ушла от вашего отца, от нашего брака, потому что знала, что однажды вы спросите меня об этом, и хотела гордиться своим ответом. Нужно уходить.

– Наверное, тяжело было все так оборвать.

– Тяжелее жить в сомнениях и сожалении.

– Но ты наверняка о чем-то сожалеешь. Разве ты не боишься состариться одна?