Кайзер Вильгельм и его время. Последний германский император – символ поражения в Первой мировой войне

Как можно было выиграть войну? Как могла Германия избежать катастрофы? Очевидный ответ – компромиссный мир на условиях статус-кво. Но такой мир рассматривался бы союзниками как равносильный поражению, поскольку он был бы открытым признанием того, что их общих ресурсов оказалось недостаточно, чтобы разгромить центральные державы. Не было у союзников и намерения играть на руку противникам, завершив одну войну и дав Германии время подготовиться к другой. Вместе с тем представители германской элиты поставили свою репутацию на войну, которая, если бы не их отношение, могла никогда не произойти. Для них вернуться с пустыми руками и ослабленными потерями на полях сражений означало признание собственной политической и стратегической несостоятельности, а значит, учитывая состояние германских государств, сдачу своих привилегий. Для них единственная надежда примирить тех, у кого не было привилегий, с продолжающимся отстранением от политической власти – быстрый подъем жизненных стандартов, которое возможно только при наличии обширных аннексий. Еще два дополнительных фактора усилили эту фундаментальную трудность. Во-первых, министр финансов Гельферих отнес все военные расходы Германии к специальному бюджету, обеспечиваемому не налогами, а займами и векселями казначейства, имея в виду, что стоимость войны должна быть оплачена после ее окончания побежденными. Поэтому если Германия примет другой исход, кроме победы, первой мирной проблемой станет оплата счетов, которые к 1918 году превысили 7 биллионов фунтов. Если бы иерархия была способна к здравомыслию, одно только это должно было заставить ее глубоко задуматься.

Существовал еще один фактор, втянувший Германию в войну и продолжавший вводить ее в заблуждение в ходе сражений, – переоценка собственных сил. Вильгельм считал своим долгом излучать уверенность, и всякий, кто не делал того же самого, считался предателем. Многие лидеры интеллектуального мира использовали свои блистательные умы на то, что считали служением стране, а меньшинство (к примеру, Зольф и Трёльч), которое старалось показать свой патриотизм, не уходя от объективности, игнорировалось. Большинство людей, даже занимавших ответственные посты, понятия не имели о реальной ситуации. Публикуемые коммюнике дышали оптимизмом. Германской публике, кстати, так и не сообщили, что произошло в битве на Марне. Люди верили, что война принесет стране прорыв к мировой власти. Ее начало развязало честолюбивые языки и воображение, которые до этого держал в узде страх перед германскими соседями. Через неделю после того, как Вильгельм заявил рейхстагу, что «нас ведет не жажда завоеваний», он сказал своей страже, что не вложит в ножны меч, пока не сможет диктовать условия мира. Пусть Германия ведет самооборону, но в качестве компенсации за то, что ей пришлось этим заниматься, и для уверенности, что ей не придется заниматься этим снова, она имеет право на «гарантии». Что это за гарантии, должны решать военные и промышленники, две группы, которые редко недооценивают свои нужды. Точные военные цели Германии время от времени слегка менялись, однако в них постоянно присутствовала Бельгия, район Лонгви-Брие с ценными запасами руды, Польша и Балтийские государства. Вильгельм с готовностью принял эти цели. Даже такие люди, как Бетман, понимавшие их недостижимость, считали политически целесообразным признавать их на словах. А на заднем плане маячила грандиозная концепция Миттельевропы – Центральной, или Срединной, Европы. Ее популяризировал в 1915 году Науман, предвидевший, что империя Габсбургов в существующей форме обречена. Война, как бы она ни закончилась, в конце концов, освободит славян и балканские народы от австрийцев, немцев и мадьяр. Таким образом, имперская Германия увидит регион, имеющий для нее большую политическую и экономическую важность, фрагментированным и враждебным. Предложенное Науманом лекарство – организовать его в таможенный союз или свободную конфедерацию, управляемую из Берлина. В такой форме идея была в целом разумной, хотя и иллюзорной. Ее подхватили стратеги, увидевшие в ней единственный шанс создать достаточно большой регион, чтобы поддерживать войны, и верившие, что только этими войнами можно сломить англо-американскую монополию мирового господства. В долгосрочной перспективе попытка использовать предложение на благо Германии оказалась губительной, но в краткосрочной перспективе аргументы были слишком правдоподобными, а перспективы – слишком заманчивыми, чтобы им можно было сопротивляться. Поэтому кости померанских гренадеров оказались разбросанными в Македонии и Добрудже, а чехи, сербы, румыны, поляки и греки были приведены в руки союзников.