Внутри Германии, разумеется, существовали самые разные мнения, от социалистов, искренне принимавших принцип – без аннексий и контрибуций, до отечественной партии, основанной в сентябре 1917 года Тирпицем и Дитрихом фон Шефером для объединения националистов. Но внутри правящей элиты широкое соглашение относительно целей было скрыто отчаянным несогласием по вопросу средств. Германия должна получить компенсацию за то, что ей пришлось вести войну, в форме территориальной безопасности против будущих нападений другими, что одновременно давало преимущества для будущего нападения на других. На вопрос Кюльмана, зачем необходимо аннексировать так много балтийских государств, Гинденбург ответил: «Для маневров моего левого фланга в следующей войне». Как только Германия достигала военного успеха, что делало союзников более склонными к мирным переговорам, тем больше территорий начинали требовать германские лидеры. Иными словами, «чем больше мы завоевываем, тем дальше мир». Но если солдаты просто брали что хотят, гражданские лица желали, чтобы аннексии выглядели респектабельно, подчиняясь какому-то лозунгу, формуле. Самым удобным для этой цели представлялось «самоопределение». Имелось в виду, что Германия будет контролировать условия, при которых происходит развитие событий. Но поскольку эту тонкость едва ли можно было объяснить широкой публике, националисты яростно атаковали принятие формулы, как предательство интересов Германии.
18 декабря 1917 года совет в Кройцнахе обсудил условия, которые должны были быть навязаны большевикам на предстоящих в Брест-Литовске переговорах. Договор был подписан 3 марта 1918 года. Кайзер не участвовал в проработке и даже не был информирован обо всех сложных деталях переговоров. Его влияние было брошено на поддержку гражданского населения, и в какой-то момент Кюльман даже назвал его «единственным разумным человеком во всей Германии». Но постоянные столкновения между подчиненными тревожили кайзера, и в конце концов он поддался влиянию Верховного командования. В первые дни 1918 года, когда переговорщики прибыли в Берлин для получения инструкций, он принял генерала Гофмана, сделавшего себе имя тремя годами раньше, как автор плана, приведшего к победе Гинденбурга при Танненберге. Гофман, однако, остался на востоке, а Гинденбург и Людендорф взяли на себя Верховное командование. И когда его теперь спросили, что, по его мнению, следует делать, он первым делом попросил извинения и разрешения промолчать. Его отличное знание ситуации на месте убедило его в том, что следует довольствоваться намного меньшим, чем цели, которые сочло важными Верховное командование, находящееся на расстоянии семи сотен миль от театра военных действий. «Когда Верховный главнокомандующий желает услышать твое мнение о любом предмете, твой долг – высказать его, независимо от того, совпадает оно с мнением Верховного командования или нет». Получив такое предупреждение, Гофман предложил, чтобы как можно меньше поляков, которыми, как выяснилось, очень трудно управлять, было включено в Германию. Вильгельм выслушал, счел этот довод разумным и попросил проиллюстрировать свое предложение на карте. Кюльман попросил хозяина, используя карту, не раскрывать, откуда он ее взял, чтобы не вызвать ревность Людендорфа. Вильгельм отмахнулся: «Это вы, дипломаты, вечно завидуете друг другу – среди солдат ничего подобного нет». На совете, имевшем место на следующий день, он показал карту, такую же, как у Гофмана, заявив, что на ней изображено его собственное решение относительно того, где должны пройти границы. Последовало потрясенное молчание, после чего Людендорф заорал, что кайзер не имел права спрашивать мнение подчиненного офицера через головы военных советников. Имперское решение не может быть принято, пока у Верховного командования не будет времени обдумать его. Суть замечания была более оправдана, чем манера его изложения. Вильгельм помедлил и сказал, что подождет результата размышлений.
Все сказанное было передано кайзеру в письме Гинденбурга, составленном Людендорфом. Вильгельм оказался перед выбором: принять их совет или отставку. Уклонившись от немедленного ответа, кайзер поддержал Гертлинга, настаивавшего, что ведение мирных переговоров должно быть предоставлено гражданским лицам, а военные при этом будут выполнять функции технических советников. Он также послал Гинденбургу дружелюбное, но твердое письмо (составленное Кюльманом), в котором объяснял, что их частые разногласия не означают недостаток доверия.