Кайзер Вильгельм и его время. Последний германский император – символ поражения в Первой мировой войне

27 октября император Карл написал Вильгельму, что Австрия приняла решение прекратить военные действия и заключить мир. Эта новость подтолкнула кабинет Макса Баденского к решению согласиться с требованиями американцев, и кайзеру пришлось согласиться. Снутри Германии создавались условия, подрывавшие положения, на которых основывалась политика кабинета. Немцы с удивительной стойкостью держались в течение четырех долгих лет. Но им помогала надежда сделать свою страну великой. Как только перспективу успеха у них отобрали, причем почти без предупреждения, они стали задавать резонный вопрос: почему они должны и дальше терпеть холод, голод и болезни. Социалист Шейдеман (теперь ставший министром) облек их мысли в слова, которые стали еще известнее двадцатью семью годами позже: «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца». Как и в России, большинство людей желали одного – мира. Партии левого крыла, поддерживаемые русским посольством, без колебаний обещали обеспечить мир, как средство прихода к власти. Борьба насмерть, как альтернатива капитуляции, больше никого не привлекала. Вопросу мира сопутствовал вопрос отречения. Хотя союзники больше не уточняли принципы, изложенные в американских нотах (имя кайзера в тексте не упоминалось), люди стали говорить, что, если Вильгельм уйдет, народ получит честный мир. Министры, начавшие обдумывать отречение еще 6 октября, быстро пришли к такому же выводу. Единственная надежда для трона заключалась в отречении кайзера и кронпринца в пользу одного из сыновей последнего. Если это сделать, появлялась хорошая перспектива широкой поддержки (включая большинство социалистов) конституционной монархии с регентом. Но независимые социалисты стремились к республике, и, если люди поверят, что это скорейший путь к миру, они поддержат.

Проблема заключалась в том, кто возьмет на себя инициативу в этом опасном предприятии. Максу – принцу и родственнику – было бы неудобно поднимать вопрос, даже не заболей он в критический момент инфлюэнцей. Он весьма нерадиво продолжал информировать Вильгельма об общей ситуации и использовал самых разных посредников, утверждая, что, чем дольше откладывается отречение, тем меньше шансов спасти монархию. Вильгельм быстрее понял намек, чем сделал выводы. Он был до глубины души оскорблен отказом кабинета опубликовать письмо и декрет, посланный им 28 октября и обещающий полную поддержку и кабинету, и конституционным реформам. В ночь на 29 октября он поддался натиску Доны и фон Берга (который продолжал маячить на заднем плане) и отбыл из Потсдама, как выяснилось. Навсегда, в Спа. Его свита полагала, что в штабе он будет в большей безопасности и не станет подвергаться такому сильному давлению в вопросе отречения, поскольку Гинденбург никогда на это не согласится. «Правительство принца Макса, – сказал он по прибытии, – пытается вышвырнуть меня вон. В Берлине у меня меньше возможностей противостоять ему, чем среди моих генералов». Это бегство не только не пошло на пользу монархии, но, вполне возможно, оказалось для нее фатальным. Останься Вильгельм в Берлине, прислушиваясь к аргументам гражданских министров и наблюдая за развитием событий в столице, он мог бы отречься вовремя и не допустить провозглашения республики. С другой стороны, оставаясь там, он мог попасть в руки революционеров. Тогда он не сумел бы скрыться из Германии и не оказался в безопасности от союзников, требовавших его сдачи.