Как читать и понимать музей. Философия музея

Среди разнообразных по типу воображаемых музеев, свидетельствует Рейчел Моррис, посвятившая этой теме специальное исследование, особое место принадлежит тем, что были созданы писателями. «Музеи и романы в чем-то схожи, – считает она. – Они дарят нам неизъяснимое удовольствие погружения в совершенный и независимый от нашего мир. Более того, они способны обратить наш собственный мир в миниатюру… Мир, заключенный в книжный переплет, который легко удержать одной рукой. Люди любят путешествовать по миниатюрным мирам, и музеи открывают им эту возможность» (16).

Многотомный роман «В поисках утраченного времени» французского писателя Марселя Пруста и в самом деле можно было бы назвать «миром в переплете». Вальтер Беньямин, переводивший его на немецкий, неслучайно сравнивал Пруста с Микеланджело (Michelangelo di Lodovico di Leonardo di Buonarroti, 1475–1564), рисующим на потолке Сикстинской капеллы «Сотворение мира» (17).

Мироздание Пруста – это цепь образов, вызванных из темноты прошлого с помощью мнемонической памяти. «Всегда присущая Свану склонность искать сходство между живыми существами и музейными портретами, – говорит о своем герое писатель, – …приобрела еще больший размах и широту: вся светская жизнь в целом <…> представлялась ему рядом музейных картин» (18). Вот неожиданно перед глазами Свана возникают ждущие своих господ лакеи: один, «не лишенный сходства с палачом на некоторых картинах Возрождения», другой – «статный детина, неподвижный, скульптурный, ненужный», как «чисто декоративный воин» на полотнах Мантеньи; третий – «происшедший от оплодотворения античной статуи каким-либо падуанским натурщиком Мантеньи или саксонцем Альбрехта Дюрера» (19).

Флорентийская живопись, с которой Сван ассоциирует внешность своей возлюбленной, по его признанию, оказала ему неоценимую услугу, сыграв роль своего рода титула, «позволившего <…> ввести образ Одетты в мир своих грез» (20). Он помещает ее лицо на фреску, придавая ее шее нужный изгиб (21). Фотография девушки на его столе выполняла роль «собственного живого Боттичелли» (22). Когда он страстно всматривался в нее, то напоминал самому себе любителя искусства, копающегося «в флорентийских документах XV века с целью глубже проникнуть в душу “Примаверы”, прекрасной “Ванны” или “Венеры” Боттичелли» (23). Но когда до Свана доходят слухи о неблаговидном образе жизни Одетты, он начинает сопоставлять ее с одним из видений Гюстава Моро, украшенным «ядовитыми цветами вперемежку с драгоценными камнями» (24).

Альбрехт Дюрер (Albrecht Durer), 1471–1528

Две пары рук с книгой

Рисунок

Голубая бумага

Связь этого романа «с самой таинственной силой в человеке – с памятью» отмечал русский философ Н. А. Бердяев (1874–1948) и добавлял: «…то, о чем говорит Пруст, было опытом всей моей жизни» (25).

Литературоведы дискутируют о том, насколько влиятельна для творчества писателя оказалась популярная в его время теория памяти французского философа Анри Бергсона (Henri Bergson, 1859–1941), в частности идея продолженного или длительного времени, характеризующая деятельность сознания, как постоянное соприкосновение настоящего и прошлого. «Несомненно то, что трепещет так в глубине меня, должно быть образом, зрительным воспоминанием… – пишет Пруст. – Я едва воспринимаю бледный отблеск, в котором смешивается неуловимый водоворот быстро мелькающих цветов…» (26).

Как считают современные исследователи, роман «В поисках утраченного времени» – это не только удивительно тонко и сложно организованный литературный текст, но также и способ самонаблюдения, исследования индивидуальной памяти – интроспекции, вошедшей в моду в начале ХХ в. По убеждению Беньямина, творчество Пруста – это пример искусства, способного воскресить ауру прошлого.

Сам писатель, судя по всему, очень хорошо понимал, как следует показывать старинную вещь, чтобы убрать с нее «пошловатую утилитарную окраску» (27). Бабушка его героя Свана «пускалась на хитрости и пыталась если не вовсе изгнать коммерческую банальность» с фотографий исторических мест, которые она любила дарить внуку, «то по крайней мере свести ее к минимуму, заменить ее <…> художественным элементом, ввести в приобретенную ею репродукцию как бы несколько “слоев” искусства…» (28). Собственно, именно этим приемом пользовался и сам писатель, создавая свой литературный воображаемый музей.

Марсель Пруст

Черно-белая фотография

Конец XIX в.