Как читать и понимать театр. Интенсивный курс

За плафоны (порядок в доме) отвечает в спектакле Анатолий Белый (Каренин). За букеты, хождение на руках и весь мир к ее ногам (но с силуэтом эксцентричной мамаши всегда на стрёме) Виктор Хориняк (Вронский). Ну а главным у Крымова, судя по названию, становится сын Серёжа — мастерски сделанная, милая, маленькая, но со взрослым взглядом кукла, вместе со своими кукловодами составляющая прекрасный актёрский квартет, транслирующий эмоции брошенного и раздираемого на части ребенка. Что от развода страдают всегда в большей степени дети — знают все. Но историй об этом на больших сценах немного.

Сцена из спектакля «Серёжа»

Анна Каренина — Мария Смольникова

Театральные работы Дмитрия Крымова современны, если проводить аналогию, как Instagram: минимум текстового сопровождения, основную мысль транслирует картинка. Но эта картинка всегда авторская, высокотехнологичная, даже если рамка будет вам транслировать прошлый век. Картинка, выполненная с любовью и прищуром художника, который делится со своими зрителями мыслями или идеями. Чего в «Сереже» Крымова много? Кроме воздуха вокруг героев, довольно плотного и сгущающегося к финалу? Много иронии. Своеобразного, скорее театрального юмора. Много свободы, которую дают спектаклю не загипсованные намертво, а сочиненные по ходу выпуска диалоги. Вы узнаете в них или себя, или семью соседа.

Если говорить о работе актёров, которые все до одного безумно хороши, то Мария Смольникова — так мила и изящна в неловкостях своей Анны, что хочется простить ее героине всё на свете. Но Анатолий Белый так играет боль Каренина, такого сначала домашнего, в смешном фартуке сильного мужчину с красивыми великолепными рогами, вдруг сгибаемого осознанием измены, что вот уже и Анну не жаль. Та мощь, ярость и сила, что исходят от актёра перевешивают дощатую планку качели (такие есть на сцене, кстати) в его сторону, если на другую посадить Вронского, и вот уже две зрительницы, шагая в гардероб, обсуждая увиденное, удивляются: «Как можно уйти от такого Каренина, скажи? Ну как?!».

Удивляющий сначала в кино, а теперь и на сцене Виктор Хориняк исполняет здесь не роль рокового соблазнителя-красавца-офицера Вронского, а скорее случайно пойманного в сети этой удивительной маленькой женщины-ребенка Анны. В сети, которые, впрочем, она не расставляла. Он делает всё, что должен влюбленный мужчина, оглядываясь, впрочем на властную мать, но кажется, что он понимает и принимает Анну даже меньше, чем оставленный Карениной муж. Запутавшиеся при родах в пуповине все трое будут безуспешно пытаться порвать её: то ли поздно, то ли слишком крепко, то ли уже поезд ушёл.

Сцена из спектакля «Серёжа»

Семейная сцена Карениных. Анатолий Белый и Мария Смольникова

Контрабас. Постановка Глеба Черепанова

Можно читать по-разному. Спотыкаясь на текстовом потоке Зюскиндского «Контрабаса», с трудом заглатывая некоторые куски, пыталась понять, за что и чем он так привлекателен? История сообщает, что «был написан как радио-спектакль», ну то ж совсем, простите, другая песня! Уже усваивается, а спектакль, обрастая мясом-декорациями, ещё интереснее. Но вот акценты…

Отступая в сторону. В школьной программе был заезженный до дыр штамп. Почему-то он приходит в голову первым. Речь шла о разборе пьесы «Гроза» Н. Островского. И штамп этот в заглавие вступительных и выпускных сочинений выносили с каким-то маниакальным постоянством, даром, что у Островского больше сотни пьес. Но мы все помним, ночью разбуди, «Катерина — луч света в темном царстве». И точка. Луч она. Не изменившая мужу жена. И не что-то там ещё. Без вариаций. Вот это я называю расставленные на века акценты. Вот и «Контрабас» Зюскинда принято (кем? почему?) считать очередной (ибо в русской литературе тема излюбленная) повестью «о маленьком человечке». А тут приходишь в МХТ им Чехова, и… ап!.. все иначе.

Сцена из спектакля «Контрабас»

Сценография художника Николая Симонова заставила озвучить мои предположения, относительно места действия сразу же: психушка. От пола до потолка пространство оббито матрасами: совдеповскими такими, в полосочку. И проникая внутрь, герой Константина Хабенского завешивает таким же матрасом входной лаз (дверью это назвать сложно).

Сцена из спектакля «Контрабас»