Kak_chitat_Platona_Professorskaya

С точки зрения формулировки вопрос о многовид-ности или единовидности души оставлен открытым (612а 4); решить его сможет лишь то полноценное исследование души, которое в данном диалоге отсутствует. Эта видимая открытость вопроса приводила к тому, что Платону либо приписывали неверный ответ на него, либо даже заявляли, что здесь он якобы и сам ещё не знал, как должно выглядеть решение.

В действительности, платоновское понимание истинной природы души можно вывести как из нашего отрывка, так и из других мест «Государства», хотя, к сожалению, не с той необходимой однозначностью, которая могла бы обязать к всеобщему консенсусу по этому вопросу. Предположение о том, что «истинная природа души» может быть многосоставной в том же смысле, что и душа в её посюсторонней, отягощённой телом жизни, исключается уже самой резкостью контраста между двумя способами рассмотрения. А уж констатация того, что истинная душа родственна божественному и вечно сущему, явственно показывает, что подразумеваться под ней может только «мыслящая душа» (AoyiaxiKOv, логистикой), а, стало быть, высшая из частей трёхчастной души. На это же указывает и представление о том, что она могла бы «всецело следовать» вечно сущему, т. е. миру идей (611е 4), — особенно, если учитывать, что сказано о «родстве» и склонностях трёх частей души в девятой книге (ср. 585Ь и след.): поскольку лишь «мыслящая душа» (AoyuJTiicov) «обращёна к вечно тождественному и бессмертному и истине», а, следовательно, лишь она одна уподобляется этой области (ср. 500с), то лишь она и может быть обозначена как «божественное» в человеке (589d 1, е 4; 590d 1). Этим, собственно, уже предполагается, что только мыслящая душа может быть бессмертной, поскольку две другие части души ориентируются на смертные предметы и «следуют» им. Чуть ли не ещё более ясным является место в седьмой книге, где говорится, что добродетель «разумности» (фроутрси) — в противоположность другим добродетелям, являющимся едва ли не телесными — есть функция «чего-то более божественного», «никогда не теряющего своей силы» (518de).

Итак, на основе приведённых эпизодов выстраивается следующая модификация учения о душе: в трёхчастной душе бессмертна только мыслящая душа (AoyicmKOv); поэтому только она представляет собой неразрушимую «древнюю» или «истинную» природу души, в то время как две другие части, хотя и отграниченные надлежащим образом друг от друга и от мыслящей души в четвёртой книге, по своей сущности являются не чем иным, как преходящим наростом, возникающим из-за связи «истинной» души с телом.

Но в точности такой же образ человеческой души обнаруживается в диалоге «Тимей». Демиургом производится на свет или, по выражению Платона (35а, 41 d), «смешивается», одна только мыслящая душа; а значит, только она одна является неразрушимой. Две другие части «прилаживаются» к ней подчинёнными богами в качестве смертных добавлений (69cd); по сущности своей они направлены на смертное, а именно на вожделения и тщеславие (90Ь), тогда как перед высшей частью (AoyicmKOv) поставлена иная задача: мысленно охватывая круговращения вселенной, достигать уподобления небесному порядку и гармонии (90cd) «в соответствии со своей древней природой» (ката xf]v apx^ak*^v фисггу, d 5, ср. Государство 611d 2).

Эту дихотомичную структуру души, характеризую-щуяся онтологическим разрывом между бессмертной и двумя смертными частями, Платон отчётливо обозначил также в «Политике» (309с) и в «Законах» (713с) и, по-видимому, исходил из неё в «Федоне». Но в заключительной части «Государства» мы не находим ни определенного обозначения этой структуры, ни, тем более, объяснения природы души из её отношения к умопостигаемому — предположительно потому, что такое объяснение было бы невозможным без привлечения дальнейших сведений о мире идей, в то время как «более длинный путь» собеседникам не по силам. Даже только что названные места диалогов, где Платон высказывается отчётливее, не позволяют с полной ясностью установить возможное содержание того результата, который предъявило бы подобное раскрытие «истинной природы» души. (Правда, остающаяся неопределённость касается только сущности и конституции мыслящей души (AoyiCTTLKOv); в том, что под «истинной природой» подразумевается мыслящая душа и что только она может быть бессмертной, нет более никаких сомнений.) Когда Платон говорит об «уподоблении» и «родстве», под этим он, пожалуй, подразумевает не просто тождество сущности; быть может, он думал и об определении сущности мыслящей души, помещающем её в ту упомянутую Аристотелем срединную онтологическую область между идеями и чувственными вещами, к которой также принадлежат математические объекты¹⁰³. Во всяком случае, известное из «Тимея» «смешивание» мировой души (являющейся чистой мыслящей душой) в соответствии с математическими соотношениями (35a-36d) наводит на мысль о такой возможности¹⁰⁴.