Kak_chitat_Platona_Professorskaya

В целом складывается впечатление, что «Евтидем» имеет богатый философский фон, который, однако же, лишь подспудно определяет ход мысли в диалоге, не задавая его открыто. Столь важные составные части платоновской философии, как учение об анамнесисе и идеях и теория диалектики, хотя по сути и наличествуют в диалоге, но нигде не называются открыто, и в ещё меньшей степени излагаются в связном виде или тем паче обосновываются. Потому они и не замечаются собеседниками в диалоге, как остались бы навсегда незамеченными и нами, читателями, не имей мы примеров открытого обучения соответствующим теоремам в других диалогах.

Глава девятнадцатая

ЗНАЧЕНИЕ НАМЁКОВ ПРИ ЧТЕНИИ ПЛАТОНА

Теперь, когда у нас под рукой имеется достаточно примеров, мы можем вновь вернуться к рассмотрению вопроса о намёках у Платона¹⁰⁶. Вопрос, естественно, состоит не в том, есть ли в его диалогах намёки и указания, которые должен заставить заговорить лишь сам читатель, активно мыслящий вместе с диалогом, — разумеется, у Платона они есть; но поскольку нечто подобное, как мы ещё увидим, имеется и у других авторов, то для выявления специфики философско-литературного творчества Платона мы должны сформулировать свой вопрос точнее: какое общее значение имело для Платона письмо намёками.

До сих пор мы не находили никаких признаков того, что Платон питал веру в возможность приблизиться к устному философствованию в своих письменных сочинениях путём изощрённого использования тонких отсылок, косвенных указаний и зашифрованных намёков. В это, скорее, наивно верил Фридрих Шлейермахер, связывавший со своей верой то антиэсотерическое убеждение, что благодаря искусству «непрямого» сообщения Платону не было нужды закреплять важные части своей философии за областью устного философствования. Но ведь письменное сочинение остаётся принципиально зависимым от устного дополнения в виде «предметов более высокой ценности» (тириотеда). Представление о том, что письменные отсылки могут выполнять функцию этого устного дополнения, является современным недоразумением, о котором нам ещё придётся подробнее поговорить ниже. Но прежде на примере различных типов намёков и отсылок мы продемонстрируем, что у Платона они вовсе не имеют функции, предписывающей им вступать в конкуренцию с прямым сообщением, будь то письменным или устным.

(1) Пожалуй, простейшей формой намёка является напоминание о подразумеваемом путём цитатной отсылки. Эта форма представлена в отрывке Федр 27ве 2-3, где Платон в качестве примера письменной «игры» называет «рассказывание историй» (pu0oAoyelv) о справедливости и родственных предметах. Поскольку «Государство» трактует справедливость и прочие добродетели и поскольку сам этот диалог в двух местах (376d, 501е) обозначает себя как «рассказывание историй» (|iU0oAoye!v), то не может быть никакого сомнения в том, что в данном отрывке Платон отсылает к своему собственному главному произведению как к образцу письменной философской «игры». Но распознать эту отсылку как таковую и сделать на её основе верный вывод — что собственные произведения Платона также подпадают под действие критики всего написанного, — эта задача оставляется на долю находчивости читателя.

Не оказывается ли тогда, что ответ на важнейший вопрос критики письма даётся всё же посредством простого намёка? Никоим образом. Потому что вопрос о том, подпадают ли диалоги Платона наряду с прочими письменными сочинениями под критику письма или нет, и возникает-то только в современной теории диалога, вследствие своих антиэсотерических предпосылок жизненно заинтересованной в том, чтобы исключить диалоги из-под действия критики. Платон изначально не ставил перед собой этот вопрос, ведь свою критику он направлял против «письменного сочинения» (урафт)) как такового. И читателю, не склонному к искажению ясного смысла текста под действием предрассудков нового времени, тоже ведь прямо, а не одними только намёками, говорится о том, что критика направлена и на диалоги, если уж она направлена на всё написанное. Тот читатель, который уяснил это, уяснил главное, а вот сумеет ли он затем ещё и распознать в неприметной отсылке к «Государству» собственно отсылку — это, в сравнении с главным, вполне безразлично.

Относительно позднее обнаружение этой неприметной отсылки, выявленной В. Лютером лишь в 1961 году (Luther, 1961. S. 536-537), вполне объяснимо. Удивителен тот факт, что и после выявления этой связи — с содержательной точки зрения совершенно однозначной — большинством интерпретаторов она либо игнорируется, либо считается сомнительной. Выясняется, насколько прав был Платон: ничего «ясного и прочного» с помощью письменного сочинения сообщить невозможно, и даже при вынесении суждения по поводу столь простого и «достоверного» намёка остаётся немало места для субъективных оценок. Почему же мы должны допускать, что именно Платон вдруг понадеялся на однозначность отсылок? Ведь критика письма достаточно ясно показывает, что от полагающейся для этого наивности он давно избавился.