Как далеко до завтрашнего дня… Свободные размышления 1917–1993. Вехи-2000. Заметки о русской интеллигенции кануна нового века

У Марка Твена есть прелестный рассказ о том, как он редактировал сельскохозяйственную газету, и что из этого вышло. Эпизод, описанный великим писателем, мог произойти не только в Америке. Мало ли кто и почему, например, у нас становился редактором той или иной газеты! Так ли уж важны компетентность и порядочность редактора? Есть и куда более весомые качества, позволяющие невежде занять важный пост в средствах массовой информации. Ну, а что из этого получается, мы тоже знаем по собственному, чаще всего горькому, опыту. И вряд ли надо приводить примеры. Поэтому рассказ Марка Твена нас развлекает, но вряд ли он способен нас удивить необычностью ситуации – у нас могло бы быть и почище!

Я же хочу рассказать о событии поистине невероятном, которое могло случиться только в нашей стране, ибо Моисеев Никита Николаевич, отличающий сельдерей от петрушки только по вкусу, мог стать действительным членом Сельскохозяйственной академии только в Советском Союзе и нигде больше.

Несмотря на все юмористическое в этой истории, она на самом деле заняла в моей деятельности и судьбе весьма значительное место. История моего превращения в сельскохозяйственного академика началась довольно давно и помогла мне понять много важного о жизни моей страны. Это оказалось необходимым прежде всего мне самому, когда пришла пора задуматься о том, какими путями-дорогами нам выходить из болота, в которое нас загнала судьба.

Но обо всем по порядку.

Об Иване Николове и пользе отдыха на Золотом Берегу

В Болгарии живет и работает один очень интересный человек – профессор политической экономии Иван Николов, по-русски – Иван Николаевич. В семидесятые и восьмидесятые годы он был директором Института управления при ЦК БКП. По тем временам Иван Николаевич был вольнодумцем, позволял себе по каждому поводу иметь собственное мнение, и по этой причине болгарские власть имущие его не очень жаловали. Но у него была блестящая гражданская и партийная биография. Был он и подпольщиком, и партизаном, воевал с фашистами еще тогда, когда Болгария была союзницей Гитлера. Да и специалист он был известный, и не только в Болгарии. Так, например, он был первым из известных мне экономистов, который стал выступать с критикой официально принятого в социалистических странах понятия общенародной собственности. Если к этому добавить, что, несмотря на все сложности характера, Николов был человеком открытым и порядочным, то станет понятно, почему он пользовался уважением и симпатиями болгарской интеллигенции и был нелюбим начальством. Пользовался он известностью и авторитетом в определенных, в том числе и партийных, кругах Советского Союза, что также было немаловажным.

Одним словом, начальство его не любило, но и не трогало на престижном посту директора цековского института. Да и тронуть его в то время было непросто. Однажды все-таки Живков нашел способ его отстранить от должности и назначить вместо него Огняна Панова – человека совершенно другого калибра, вполне заурядного, зато послушного. Но все это произошло позднее и к моему рассказу непосредственного отношения не имеет.

Мы с Николовым были друзьями. Объединяло нас многое. Тут и общие дела, особенно после того, как я принял на себя заведование кафедрой информатики в Академии народного хозяйства. И общие, по тем временам крамольные, взгляды по многим политическим и экономическим вопросам. Немаловажное значение имело и то, что мы были ровесниками и принадлежали к военному поколению. Но самым главным объединяющим началом была обоюдная любовь к природе, к туризму, спорту. В шестидесятые и семидесятые годы я часто бывал в Болгарии, и мы много с ним ходили по полонинам Пирина, ездили на его родину – в столицу болгарской Македонии город Петрич. Там мы поднялись на стык границ Греции, Болгарии и Югославии. Там же, в Петриче, нас приняла слепая «ясновидящая», которая с удивительным пониманием рассказала мне о моем собственном внутреннем мире.

Однажды зимой мы с Иваном Николовым сделали попытку подняться на главную вершину Рилы – Малевицу. Нам тогда было лет по пятьдесят, и мы были во вполне приличной альпинистской форме. Однако был туман, шел плотный снег, и на гребне мы просто не нашли вершину – заветного тура. Но зато чуть было не попали в страшную лавину, которая прогрохотала от нас в десятке метров. А вечером в горной хиже – так по-болгарски называют хижины, во множестве разбросанные по склонам Рильского хребта, – отогревались болгарской ракией и вспоминали опасные перипетии неудавшегося восхождения. Иван поднял тогда рюмку за здоровье прекрасной и вечно юной Малевицы, отвергнувшей притязания двух стариков. Одним словом, у нас было немало оснований для взаимного интереса и взаимной симпатии.