Как далеко до завтрашнего дня… Свободные размышления 1917–1993. Вехи-2000. Заметки о русской интеллигенции кануна нового века

Несмотря на то что научные учреждения оборонного комплекса «набрали силу», и круг задач «отраслевой науки» настолько хорошо обрисовался, что академические институты вроде бы теперь им уже особенно и не нужны, обойтись без настоящей научной разведки наш ВПК все равно не мог. Это мы понимали достаточно отчетливо и, вероятно, куда лучше, чем чиновное начальство новой волны с геройскими звездами и академическими званиями. Вот почему мы старались по возможности поддерживать эти исследования, и Келдыш для этого делал, что мог. Но возможности академии были ограниченны, и приходилось искать поддержку со стороны.

Если в использовании возможностей прикладной математики, информатики и вычислительной техники оборонные отрасли в середине шестидесятых годов еще находились более или менее на мировом уровне, то в остальных сферах производственной деятельности к этому времени мы уже основательно отстали от Запада. Начался процесс, в чем-то похожий на то, что было в России после победы над Наполеоном. Тогда система, созданная Петром, не смогла следовать нужным темпом промышленной перестройки, что отразилось и на обороноспособности: в Крыму нас просто расстреливала нарезная артиллерия союзников. Хотя именно в России была развита необходимая теория, а генерал Майевский был первым из ученых, разработавших основы баллистики вращающихся снарядов, промышленность России не смогла обеспечить армию нарезной артиллерией.

Тот процесс, который начался в Союзе с начала шестидесятых годов, был крайне опасен для нашей страны. И пока даже не столько в военной сфере – там был хороший задел. Особенно опасно было отставание в тех сферах деятельности, которые в первую очередь определяют благосостояние общества. Если система не сумеет справиться с отставанием, то уже в ближайшие годы оно может обернуться стагнацией и распадом общества. Особенно опасным нам казалось непонимание смысла компьютерной революции и игнорирование тенденций перехода к высоким технологиям – энергосберегающим, прецизионным, требующим новой образованности, новой дисциплины труда и новой его организации.

Уже в шестидесятых годах нас стало беспокоить положение, в котором оказалась страна, и мы, естественники и инженеры, всё это отлично видели и понимали. Я думаю, куда лучше диссидентов, занятых за малым исключением (таким, как физик Сахаров или математик Солженицын, например) проблемами самовыражения, а не действительной заботой о стране.

Мы не скрывали опасностей и пытались объяснять те перспективы, которые открывал новый виток научно-технической революции. Однако наши попытки заинтересовать отрасли теми возможностями, которые давала информатика, были не очень успешными. На нашем пути стояло представление о самодостаточности, которое укоренилось в сознании монопольно мыслящей управленческой бюрократии. Оказалось, что «никому ничего не надо». Я ходил из одного ведомства в другое и говорил: возьмите задаром, возьмите наше понимание и используйте его на пользу дела – вашего дела, прежде всего. Мы за наш счет, то есть за счет бюджета академии, были готовы усовершенствовать алгоритмы обработки информации, внедрять новую систему расчетов, создавать системы автоматизированного проектирования всего, чего угодно – от самолетов до сеялок. Но, к сожалению, система отвергала почти все наши предложения и невероятно редко обращалась к нам с какими-либо просьбами. В таком положении были мы все: и молодой, энергичный В. М. Глушков, создавший в Киеве крупнейший в Союзе Институт кибернетики, и начальник военной секции академии генерал Г. С. Поспелов, пытавшийся использовать современные методы анализа в военной сфере, и многие другие, стремившиеся удержать страну от сползания в техническую трясину, от того застоя, который был смертельно опасен.

В данный момент не диссиденты, а мы были самыми опасными для людей системы, поскольку мы подталкивали к необходимости переучивания, ухода с насиженных мест и нарушению порядка. Наши просветительские действия несли в себе страшные для многих слова: «Не можешь – уйди!»

Размышляя еще в семидесятых годах о неизбежности катастрофы и полного разрушения нашей системы, а следовательно, и страны, которая не сможет выдержать очередного витка научно-технического прогресса, я все же думал, что это произойдет где-нибудь за горизонтом, уже в XXI веке, и последствия краха будут расхлебывать другие поколения. Судьба моего поколения мне представлялась тихим погружением в болото. Кроме того, я надеялся на то, что возможен постепенный, мягкий вариант перехода к более рационально организованному обществу – я всегда страдал чрезмерным оптимизмом! Рассуждая о будущем, я предвидел новый взлет технического прогресса – собственно, он уже начинался, для этого не надо было быть провидцем. Но я не угадал скорости нарастания «технологической революции», которая нас сразу поставила на грань катастрофы. А неизбежную катастрофу увидела даже правящая элита, вынужденная начать перестройку. Она уже понимала: дальше могло быть только хуже!

Но это уже другая тема.