Потом колхозы – еще одно заблуждение горожанина. Я принадлежу к тому поколению, которое не по рассказам, а своими глазами видело весь ужас коллективизации. Новое крепостное право внедрялось огнем и мечом. И одновременно вполне целенаправленно уничтожалась лучшая часть крестьянства. Под нож шли самые думающие, самые работящие мужики! А утвердившийся колхозный строй поражал своей нелепицей, нерациональностью, глупостью и бесхозяйственностью. Мне, московскому жителю, казалось, что мужики должны его ненавидеть и мечтать о полном разрушении колхозного порядка. Но я испытал шок – оказалось, что все не так, все гораздо сложнее. Оказалось, что подобная линейная трактовка всего лишь досужие рассуждения теоретика. Да к тому же еще и горожанина.
Среди крестьян, преимущественно из казаков, с которыми мне довелось беседовать по душам, я встретил самое разное отношение к проблеме собственности на землю и к колхозному строю. Были такие, которые рвались в бой. Их позиция была однозначна: «Эх, дали бы мне землицу». «Не мешала бы мне власть, поработал бы я всласть», – в рифму сказал мне как-то сорокалетний казак. Дальше он мне изложил план – боевую диспозицию, как он выразился, что и как надо делать, что выгодно, а что невыгодно. Но таких было до удивления мало.
Для меня была совершенно неожиданной та симпатия к колхозному образу жизни, к колхозным порядкам, которую я обнаружил. Помня сопротивление крестьян во времена коллективизации, я был уверен, что возвращение собственности будет для всех небесным даром. Но не тут-то было: всё оказалось не так. Многое, очень многое в колхозном строе не нравилось станичникам – ругали они его последними словами. Ругали бригадиров, неграмотность председателя, пьянство начальства (и не только начальства), казнокрадство. Но последнее вовсе не означало необходимости распустить колхозы. Скорее, лейтмотив был такой: хорошо жить миром. Вот бы те из райкома да края не мешали нам! Своим бы умом пожить! И слышал я такое не сегодня, а в середине годов семидесятых, двадцать лет тому назад!
Потом я пытался перепроверить подобные впечатления и в Калужской области, и в Белоруссии, и в Подмосковье. Тенденции сохранялись, хотя они и были менее яркими и отчетливыми, чем на Северном Кавказе. Там еще довольно сильны казацкие традиции – они давали дополнительный фон. Кроме того, колхозы в Ставрополье были богатые, люди жили в довольстве – стоило ли этим рисковать? Конечно, не все ладно – невооруженным глазом были видны плоды бесхозяйственности, плохой организации. Все понимали, что в тех благополучных краях можно жить куда лучше. Впрочем, для того чтобы это понять, не нужно было быть специалистом, в этом мог разобраться даже математик.
Вот о том и печалились мужички.
Но многое я еще тогда не понимал. Конечно, богатство края играло свою роль, играли роль и традиции казаков, привыкших жить миром, многие из них полагали, что и в колхозах миром можно всё устроить чин-чином. Но не только в традициях было дело.
Однажды я разговаривал с одним очень пожилым колхозником из иногородних. Из небогатых середняков. Он еще помнил, как хозяйствовал самостоятельно. Задал я ему один прямой вопрос: хотел бы он иметь собственный надел, работать самостоятельно и жить независимо? Ответ был длинный и неоднозначный: «с одной стороны – с другой стороны». Но главное было в том, что мой собеседник в любых условиях не очень бы стремился снова стать единоличником. Да, живет он похуже, чем до коллективизации, хотя в отличие от казаков был середняком из середняков: казаки, те, по его мнению, больше на кулаков смахивали. Но работал он тогда от зари до зари. И если землю дадут, то снова ему также придется работать. Но даже не это его пугает. Сегодня он под защитой государства. Оно за него думает, но оно же его и кормит. «А если неурожай? А появится новая техника? А как торговать зерном? Это не виноград отвезти на базар. Как нынче, так спокойнее». И я понял тогда истинный смысл некрасовских строк:
И обрел я тогда глубочайшую убежденность: конечно, колхозы в их современном виде долго не просуществуют, но упаси, Боже, их распускать декретом. Все должно делаться медленно и сверхосторожно. Нельзя, чтобы при разрыве цепи удар пришелся по производителю. В деревне мы сталкиваемся с извечным противоречием, присущим обществу и человечеству вообще. В нем должны уживаться очень разные люди. Одни с неуемной энергией – агрессоры от природы, стремящиеся к богатству и славе, готовые работать день и ночь и рисковать всем, даже жизнью, порой для мифических, им одним понятных целей. Но есть и другие, которые готовы удовлетвориться скромной жизнью. Они избегают напряженной работы и особенно ответственности. Им важнее всего гарантированность, стабильность существования. Их страшит неизвестность перемен.