Как я изобретал мир

30 июня 1870 года[228], в тот день, когда в Шарлоттенбург[229] пришла телеграмма, что император Наполеон пересек немецкую границу у Саарбрюккена и развязал тем самым войну между Германией и Францией, жена подарила мне дочку, а два года спустя – сына. Дочь я назвал Гертой[230], следуя обещанию, данному, когда немецкий военный корабль с таким именем успешно скрылся от преследовавшего его французского флота. Четверо моих старших детей в момент объявления войны с Францией находились на курорте, на острове Гельголанд, и были вынуждены поспешно уехать оттуда вместе со всеми отдыхающими, чтобы не попасть на обратном пути в блокаду. Доказательством решительного, мужественного настроя, охватившего весь немецкий народ, может послужить депеша, присланная моим старшим, в то время шестнадцатилетним сыном Арнольдом из Куксгавена: «Мой долг присоединиться». К счастью, этого не случилось: в прусскую армию не принимали тех, кому не исполнилось семнадцати лет.

Как и в 1866 году, война с Францией быстро закончилась благодаря крупным победоносным сражениям. Радостное осознание того, что впервые за свою историю вся Германия по-братски боролась и победила под общими знаменами, помогло претерпеть тяжелые жертвы, ценой которых достались громко одержанные победы, и смягчить глубокий траур и скорбь, неизменно сопутствующие любой войне. Настало великое время всеобщего подъема, глубоко впечатлившее свидетелей той эпохи, и в будущих поколениях не угаснет чувство благодарности и уважения, испытанное народом к великим руководителям, что положили конец бесславной раздробленности и разобщенности, вернув стране единство и мощь.

Полностью отказавшись от политической деятельности еще в 1866 году, я порой принимал живое участие в государственных делах. Особенно меня занимал вопрос патентов. Я уже давно понял – одно из главных препятствий свободного и самостоятельного развития немецкой промышленности заключается в беззащитности изобретений. Хотя в Пруссии, как и в остальных крупных немецких государствах, выдавались патенты на изобретения, их получение полностью зависело от решения ведомства, а действовали патенты максимум три года. Даже на это короткое время патент не обеспечивал достаточной защиты от копирования – оформление патентов во всех государствах таможенного союза редко приносило выгоду хотя бы потому, что каждая страна проводила собственные испытания изобретения, а несколько маленьких государств вообще не выдавали патенты.

Из письма Вернера Карлу, 18.07.1870

Наш цех потерял множество людей (68), но нет недостатка ни в работниках, ни, тем более, в работе. Вчера вернулся Шовен и забрал все более или менее готовое. Однако аппаратов он не получил. Сейчас нет возможности их перевезти…

В результате немецкие изобретатели привыкли к тому, что конкуренты из других стран, а именно Англии, Франции и Южной Америки, пытались использовать их изобретения. Из-за этого молодая немецкая промышленность лишь подражала зарубежью и дополнительно способствовала популярности иностранных товаров, представляя на рынок копии, причем нередко – под флагом другой страны.

Негодность старых прусских патентов не вызывала сомнений: как правило, их запрашивали, только чтобы засвидетельствовать создание изобретения. К тому же, господствовавшая тогда прогрессистская партия воспринимала патенты на изобретение как пережиток старых патентов на монополию, несовместимый с принципами свободной торговли. По этому поводу летом 1863 года было опубликовано циркулярное письмо прусского министра торговли, обращенное ко всем торговым палатам государства. В нем доказывалась бесполезность, даже вредоносность патентного дела и, наконец, ставился вопрос: не пора ли вообще с этим покончить.

Из письма Вернера Карлу, 25.07.1870

У нас удручающе много заказов – дальномеры, осветительные аппараты, телеграфы и т. д. К сожалению, большую часть лучших работников у нас забрали. Поэтому им придется немного потерпеть. Военная продукция должна иметь преимущество, иначе никак. Кроме того, технику придется как-то транспортировать. Уже девять дней все дороги перекрыты для перевозки армии…