Как я написал Конституцию эпохи Ельцина и Путина

На такой случай у демократического государства должна быть «холодная голова», которая способна выступить против позиции большинства. И не просто выступить, но законно отменить такое опасное решение.

Так вот, Конституционный суд и есть такой контрмажоритарный институт. Он у нас прописан в Конституции в стопроцентном виде.

И кстати, то, что мы именно Конституционному суду отдали такую большую власть ради защиты Конституции, это не просто наша фантазия, а еще и дань российским историческим традициям. Потому что мы — единственная в мире страна, в которой сам конституционализм имеет в своей исторической основе судебную власть. Весь мир, все цивилизованные страны шли от самодержавия к демократической республике через конституционную монархию. И как они это делали? Да очень просто: через парламент. Возьмем Великобританию, возьмем Францию, да любую европейскую страну — именно парламент становился инструментом преобразования государства.

А Россия снова пошла своим путем. Конституционная монархия в нашей стране началась со становления не парламента, а именно судебной ветви власти, которая возникла на сорок лет раньше законодательной. Когда император Александр II задумывал свою судебную реформу, которую впоследствии стали называть Великой, он вряд ли предвидел все ее последствия. В смутные времена он пытался сохранить самодержавие, откупившись «небольшим» элементом Конституции — введением относительно независимой судебной власти и суда присяжных.

А на самом деле это решение стало настоящей революцией, потому что в недрах абсолютизма был заложен один из краеугольных камней новой политической системы, основанной на принципе разделения властей. И то, что именно судебные органы намного опередили в своем развитии парламентские институты, было очень хорошо для России. Потому что идея справедливости, возможности суда правого, милостивого и равного для всех не просто овладела умами, но и была подтверждена на практике. А это уже создавало необходимую атмосферу, необходимые условия для перемен.

То есть с Судебной реформы 1864 года у нас начался конституционализм не в теории, а на практике, и были заложены основы будущего парламентаризма. И та же история почти зеркально повторилась в 1990-х годах, когда главным источником благоприятных правовых условий для становления новой российской государственности и экономики стал отнюдь не парламент, а Конституционный суд.

Так что наш Конституционный суд — это не придуманная Алексеевым и Шахраем случайная схема, а знание и учет российской исторической традиции, природы нашего общества и менталитета. А главное — наличие такого института нас уже не один раз за прошедшие годы спасало и, надеюсь, еще не один раз спасет.

Вспомнить хотя бы, как во времена кризиса неплатежей суд разъяснял законодателям, что нельзя обязанность платить налоги ставить выше обязанности выплачивать работникам вознаграждение за их труд, поскольку это — равновеликие конституционные ценности[25]. Защищал права россиян, уехавших за границу, на получение пенсий[26] и права чернобыльцев на получение полагающихся выплат. Конституционный суд неоднократно разрешал острые споры между регионами и федеральным центром, между парламентом и правительством. А в известном постановлении по «чеченскому делу» защитил право президента использовать все свои полномочия для защиты государственной целостности России[27]. Конституционный суд — это уникальный орган. И я горжусь, что в свое время президент Ельцин именно мне поручил выступить перед депутатами с обоснованием закона о создании суда.

Звенящая пустота безвластия

Почему споры о каких-то конституционных материях, моделях и схемах вдруг доходят до такого ожесточения, что вменяемые вроде бы люди, с которыми мы вместе начинали, вдруг хватаются за оружие и призывают бомбить Кремль?

Как в наше цивилизованное время можно дойти до такой грани, за которой — только хаос и кровь?

Это было ранним утром 3 октября 1993 года. Я сидел на ступеньках у входа в здание, где располагался мой кремлевский кабинет — бывший кабинет маршала Ворошилова^{50} в первом корпусе Кремля (напротив Царь-пушки, чуть по диагонали), и молча смотрел, как начинается новый день…

Я сидел и думал о том, что будет со страной и со всеми нами. А события последнего времени не добавляли мне ни малейшего оптимизма. Только что, прямо на моих глазах, произошел полный провал переговоров в Свято-Даниловом монастыре, где патриарх Алексий II пытался найти компромисс между конфликтующими сторонами и куда делегация Ельцина приехала с письмом от президента. Борис Николаевич, понимая всю сложность и опасность ситуации, предлагал Руцкому, Хасбулатову и их сторонникам провести одновременные досрочные выборы, свои — президентские и депутатские. Но они отказались.