Как я написал Конституцию эпохи Ельцина и Путина

Но по факту он сыграл на руку федеральному центру, потому что его демарш стал отрезвляющим холодным душем для всех участников Конституционного совещания: «Ребята, хватит разводить все эти права на суверенитеты и свободный выход, давайте сохраним Россию». В этом плане история с несостоявшейся Уральской республикой оказалась полезной для всех. В том числе, как ни странно, и для самого Росселя, который всегда был умным человеком. Он сначала пострадал — Ельцин его буквально сразу отстранил от должности главы администрации, а спустя некоторое время восстановил, потому что Борис Николаевич зла на своего земляка не держал — понимал, что просто ситуация так сложилась. А дальше Свердловская область пошла по пути цивилизованного юридического разграничения полномочий, и, кстати, договор с ней от 1996 года получился очень грамотным, сильным документом. Решали чисто экономические вопросы, разумно, четко. Не зря же область всегда была регионом-донором.

А самое главное, что благодаря демаршу Росселя нам удалось решить еще одну проблему — уйти от советской, еще сталинской схемы, в которой субъекты федерации имели разный уровень: самый высокий статус был у национальных республик, чуть пониже — края и области и совсем скромненький — у автономных округов и автономных областей. Мы решили, что названия пусть остаются разные, но статус будет один — равный республикам, в том виде, как он записан в Федеративном договоре. Важно, что так нам удалось уйти от старого, национально-территориального принципа построения федерации. И в итоге родилась пятая статья Конституции, а за ней и шестьдесят шестая, где эти все механизмы были прописаны. И Россия впервые стала федеративным государством, основанным на территориальном принципе.

Как я тайно похоронил Федеративный договор на самом видном месте

Сколько я ни объяснял президенту и его соратникам, что Федеративный договор — палка о двух концах и стратегические риски от него больше, чем сиюминутная политическая выгода, все-таки этот документ был подписан. Мало кто помнит, что Федеративный договор — это не один документ, а целых три. Один договор — отдельно для республик, другой — для краев и областей, а третий — для автономных округов и автономной области. Отличались они, пожалуй, только объемом перечисленных полномочий. Все эти акты были торжественно подписаны в Георгиевском зале Кремля 31 марта 1992 года.

И что характерно, каждая сторона по-своему понимала цель и смысл этого документа. Для федерального центра, как я уже говорил, это был способ хоть как-то приглушить остроту кризиса с внутрироссийским «парадом суверенитетов», чтобы хватило сил заниматься другими кризисами — с Конституцией, экономикой и двоевластием. Для одних региональных руководителей, в основном краев и областей, — договор был способом закрепить новую, отличную от советской систему федеративных отношений в России. Для других — способом реализовать свои претензии на особый статус и даже попытаться стать соучредителями новой Федерации, раз уж не удалось в 1991 году вместе с союзными республиками переучредить Советский Союз.

Депутаты съезда в целом не очень понимали эти тонкости. Для большинства из них Федеративный договор был чем-то вроде инструмента для прекращения «парада суверенитетов», попыткой снизить напряженность и неопределенность в ситуации, когда надо было строить новое государство.

В итоге для подписания Договора за одним столом собрались представители практически всех субъектов Российской Федерации, кроме делегаций Чечни и Татарстана. Увидев это, делегация Башкирии тоже отказалась подписывать договор «как все» и вытребовала себе специальный протокол. По сути, это был документ конфедеративный или даже сепаратистский. Таким был финал многомесячной дискуссии о Федеративном договоре как документе, призванном оформить новые отношения внутри России.

Я принимал активное участие во всем этом процессе как председатель Комитета по законодательству и член Президиума Верховного Совета РСФСР. И с самых высоких трибун Верховного Совета и съезда пытался убедить всех, что подписывать Федеративный договор не следует, потому что юридически он означает учреждение какого-то нового государства. А Россия — это не вновь созданное образование, она была, есть и будет все той же Россией, которую никто не вправе переучреждать.

Я говорил, что мы, напротив, должны подчеркивать преемственность российской государственности и говорить, что мы остались самими собой, что у нас только меняются некоторые принципы государственного устройства. Но, увы, я со своей позицией остался в меньшинстве.