Как испортить жизнь волшебством

– Послушай, а откуда взялся тот фонарь, когда мы прыгали с поезда? – спросил я через пару минут – не потому, что хотел услышать ответ, а просто чтобы услышать хоть какой-то звук, кроме шороха наших шагов и далёкого грохота поездов.

– Я поставил его там, – сказал Эрик. – Украл с одного гадкого перекрёстка и затащил на поезд. В подземке на меня бросали такие взгляды…

Я представил себе Эрика, затаскивающего в метро фонарный столб. По правде говоря, это показалось мне совершенно невозможным, хотя если владеть магией…

– Я спрыгнул с поезда и установил его здесь, – продолжал Эрик, – заклинание прочитал, чтобы он не гас. Он разгоняет тени. Меньше всего хотелось бы прыгать в тени.

– Тени? – спросил я, внезапно вспоминая, как мама отправила меня в летний лагерь и там вожатый рассказывал нам страшилки, после которых я почти год шарахался от деревьев и отказывался ходить в Центральный парк.

– Нет, не в буквальном смысле тени, – сказал Эрик. – Я говорю о тварях, что прячутся в тенях. Тёмные слуги, сотворённые колдунами, умершими много веков назад. Твари, покинувшие свои владения и укрывшиеся в чернейших уголках Подвилля. Не сказать, что они не выносят света, хотя и предпочитают темноту. А я предпочитаю не быть застигнутым врасплох поганью, что таится в темноте.

Он говорил, и эхо его голоса, отражавшегося в тоннелях, медленно менялось. Стены больше не поглощали звук. И спереди доносился шум.

Я старательно вслушивался, пытаясь понять, что я слышу, но меня остановил треск под ногами. Я отскочил назад, испугавшись, что сломал что-то. Там, куда я наступил, была кучка переломанных белых костей. К горлу подступила желчь. Я наступил на скелет.

– Ты в порядке? – окликнула меня Элизабет.

Я кивнул, не вполне уверенный, что меня не вырвет, если я открою рот.

– Почему здесь мёртвые останки? – спросил Девон, потыкав носком ботинка костяное крошево.

– Большинство мёртвых оказывается под землёй, – ответил Эрик, быстрыми уверенными шагами продвигаясь по тоннелю.

– Но ты же говорил, что тут живут люди? Разве они не убирают трупы со своей территории?

– В лучших кварталах Подвилля, где люди строят дома и гордятся своим окружением, – сказал Эрик, подходя к развилке и без колебания свернув налево, – ты вряд ли найдёшь что-то столь непривлекательное, как дохлая крыса. Но сейчас мы на территории изгоев, которые больше озабочены выживанием, чем тем, как бы не ударить в грязь лицом перед соседями.

– Но почему они изгои? – удивился я. – Они нарушили какие-то правила?

– Ничего они не нарушали. – Эрик повёл нас очередным тоннелем, таким низким, что Девон едва не задевал головой потолок. – Дело в том, что люди с окраин не обладают достаточными магическими способностями, чтобы считаться волшебниками и быть принятыми в наше общество. Но они недостаточно нормальны, чтобы жить с вами вместе на поверхности. У них достаточно магии для того, чтобы они выделялись, но недостаточно для того, чтобы сделать их особенными. Несчастливая доля.

Голос Эрика дрогнул, словно он искренне им сочувствовал.

– Не их вина, что они родились между мирами, однако им приходится страдать за свою инаковость. Большинство рано или поздно становятся преступниками, но, полагаю, когда все винят тебя в том, что ты родился неправильным, делать что-то неправильное приносит облегчение. По крайней мере, ты знаешь, за что именно ты проклят.

– Но неужели их нельзя обучить? – спросила Элизабет. – Неужели вы не можете научить их магии? Или помочь им вписаться в нашу городскую жизнь?

– Наверное, это возможно, если бы волшебники были готовы попытаться. – Голос Эрика сделался мрачным, а мы опять свернули за угол. – Но в Подвилле быть иным – значит не заслуживать помощи. Как бы отчаянно ты в ней ни нуждался.

Внезапно мы остановились. Я так погрузился в размышления о том, достаточно ли у меня магии, чтобы считаться изгоем, что не заметил открывшийся передо мной тоннель, пока не врезался в Эрика.

Тоннель был неширокий, не больше, чем расстояние между платформами в метро. Но по обе его стороны теснились палатки. Сделаны они были из чего попало: из старых простыней с диснеевскими принтами, грязной холстины, сшитых вместе драных футболок. Одни протянулись на двадцать футов, другие были чуть пошире моих плеч. В некоторых горел свет, из-за ткани доносился бытовой шум. Звяканье ложки, которой помешивали в кастрюле, глухой рокот людских голосов, храп.

Эрик пошёл по ряду палаток, и я затаил дыхание, ожидая, что все повыскакивают из тканевых домов, как стражи Лолы. Но никто не выглянул. Даже старик, лежавший на земле, и тот едва приподнял голову, чтобы бросить на нас взгляд. Наконец успокоившись, я решился вдохнуть, о чём немедленно пожалел.

Воняло здесь хуже, чем в уличном туалете во время чемпионата мира. Элизабет вцепилась в мою руку, и, кажется, только желание не опозориться в её глазах спасло меня от того, чтобы наблевать прямо себе на кроссовки.