Как любить животных в мире, который создал человек

В Северной Калифорнии живет индейское племя виннемем-винту. В 1940-х годах во время строительства плотины Шаста – на тот момент второй по высоте бетонной плотины в мире – 90 % их родовых земель было затоплено. До этого чавы́ча каждый год десятками тысяч поднималась по реке Макклауд (индейцы называют ее Виннемем-Вейвакет). После завершения проекта этот путь стал для рыбы закрыт.

У виннемем-винту было пророчество: когда не станет чавычи, не станет и племени. Учитывая, что сейчас этих индейцев осталось всего сто двадцать шесть человек, такая перспектива не кажется преувеличенной. Согласно их истории сотворения мира, чавыча отдала свой голос людям, поэтому люди взяли на себя обязанность говорить за нее. Виннемем-винту считают, что они не исполнили свой долг, так как не сумели предотвратить постройку плотины. В 2010 году небольшая группа индейцев на самолете отправилась в Новую Зеландию, где веком ранее была успешно введена чавыча. Там они принесли рыбам извинения и попросили их вернуться в Северную Калифорнию. Это жест проблему не решил – никто этого и не ожидал. С помощью краудфандинга виннемем-винту собрали более $100 тыс. для поддержки плана по возвращению чавычи, а Калифорнийское бюро мелиорации выделило еще несколько сотен тысяч для перевозки рыбы из Новой Зеландии и постройки обходного пути вокруг плотины. Впрочем, то же бюро собирается поднять плотину и затопить оставшиеся родовые земли индейцев.

Для тихоокеанского лосося в Калифорнии перспективы невеселые даже там, где никакие плотины не мешают. Виноваты в этом засуха, излишний вылов и фермы (от миндаля до марихуаны), забирающие речную воду для орошения. Даже если все эти проблемы как-то удастся решить, калифорнийские реки становятся просто слишком теплыми. Попытка виннемем-винту сохранить связь с чавычей кажется обреченной на провал, но само желание взять на себя ответственность за животных, которые могут оказаться вне их контроля, – это урок для всех нас.

Единственными из всей морской и речной фауны, за кого мы по-настоящему взяли на себя ответственность, оказались киты. Остановить китобойный промысел стало возможно отчасти потому, что от китового мяса и жира зависело очень мало людей, а отчасти потому, что численность этих видов упала до такой степени, что отрасль перестала существовать. К 1970-м годам почти 90 % добытых китов приходилось всего на два государства – СССР и Японию. Если сегодня кто-то захочет поесть китятины, он сам быстро откажется от этой затеи: из-за повышенного содержания ртути это мясо ядовито.

Китобойный промысел теперь часто кажется чем-то очень далеким. Когда-то центром испанских китобоев была Галисия, и борцы за права животных в 1980 году потопили там два китобойных судна. В музее на старых фотографиях люди стоят у туш на берегу, а женщины в розовых перчатках и красных фартуках рубят огромные куски плоти. В океане последствия нашего китобойного прошлого чувствуются сильнее. Из-за охоты на больших китов у берегов Аляски косатки стали нуждаться в новых источниках пищи и остановили свой выбор на каланах. Это породило каскад последствий, так как каланы перестали контролировать популяцию морских ежей, которые поедают леса ламинарии. (Калан может съесть тысячу морских ежей в день.) Остается только гадать, как избыточный вылов скажется на суше и море.

Проблема в том, что рыболовство сократить куда сложнее, чем добычу китов. По некоторым оценкам, рыба – важнейший источник белка для трех миллиардов человек, причем в бедных странах, особенно в Африке и Азии, других вариантов просто нет. Вскоре, однако, из-за изменений климата доступной рыбы станет гораздо меньше. Межправительственная группа экспертов по изменению климата считает, что потепление уже сократило количество рыбы, которое можно устойчиво вылавливать из океанов. Падение популяции ожидается в Латинской Америке, Африке, Индии, а также в южной части Тихого океана, которая относится к регионам с наиболее интенсивным рыболовством. Для нас, жителей Евросоюза и США, это проверка. Из-за чрезмерного лова нельзя продолжать получать достаточно рыбы в собственных водах, а продолжать ввозить такие объемы из тропиков не выйдет из-за изменений климата и местного спроса.

За мир без рыболовства придется платить. Нам потребуется больше сельскохозяйственных земель для производства пищи, а значит, меньше пространства останется для дикой природы. Мы не умеем точно взвешивать важность разных видов и на практике решаем, например, что лучше убить тысячу рыб, чем одного кита, хотя по массе кит даст столько же мяса. В этом есть некоторая произвольность. Можно попробовать действовать осторожно и оставлять как можно больше рыбы в море и при этом возвращать как можно больше фермерских земель дикой природе. Океан уже не так страшен, как во времена Германа Мелвилла, и он не сможет бесконечно снабжать нас изобилием рыбы.