Как любить животных в мире, который создал человек

Нормально ли наслаждаться убийством животных? Для меня это по-прежнему странно. В целом было похоже, что самцы убивают самцов на основе сомнительной идеи соперничества между людьми и природой. Я подписался на любителей охоты в «Инстаграме» и посмотрел на их фотографии с трофеями – те самые снимки «покажи и улыбнись». Мне они показались такими же упрощенными и неубедительными, как посты противников охоты. Но, честно говоря, я не уверен, что охотники бо́льшие чудаки, чем любители наблюдать за птицами, которые пересекают континенты ради галочки в личных списках с сотнями видов.

У меня в голове охота делится на разные категории: ради пропитания, ради удовольствия, ради трофеев, ради контроля популяции. Такая классификация не решает проблему. Даже у шимпанзе охота не только приносит пищу, но и играет социальную роль. Охота может быть и приятной, и функциональной: охотникам и собирателям она помогает выжить и одновременно является общественным событием со смехом и мужским общением. Охота ради пищи необязательно значит, что без нее человек умрет от голода. Антропологи обнаружили, что индейцы из кочевого племени куиба на пограничье Венесуэлы и Колумбии работают меньше двадцати часов в неделю и от пятнадцати до шестнадцати часов в день лежат в своих гамаках, а мяса каждый день едят столько, что хватит на пять бигмаков. Охота у них даже не выглядит сколько-нибудь опасным занятием.

Охотиться можно и ради пропитания, и ради трофеев одновременно. Племя яномама получает трофеи уже на кухне – от голов обезьян до костей броненосцев. Эти предметы демонстрируют триумф и отгоняют неудачу. Трофейных животных можно употреблять в пищу, а почти любым млекопитающим, включая маленьких оленей-мунтжаков, можно украсить стену. Когда западные охотники говорят о «величественных животных», они почти всегда имеют в виду старых самцов. Критики и правда считают, что убивать старых самцов хуже, чем молодых самок? Ради трофеев охотятся на львов масаи в Восточной Африке – для них это ритуал инициации и доказательство мужественности.

Короче говоря, трофейная охота не самый удачный термин. Говоря об этом, обычно имеют в виду не аспект трофеев, а бездумное убийство и доведение животных до грани вымирания – что-то вроде того, чем когда-то занимался в Африке Гордон-Камминг. Противники называют охоту «индустрией вымирания», но сегодня охота – по крайней мере, на бумаге – это вопрос лицензий и устойчивых популяций. Это правильно, что нас возмущают нелицензированные убийства вроде случая со львом Сесилом. Тем не менее в целом ненависть к охоте устарела. Важен контекст. В современном мире на каждого дикого льва приходится десяток американских дантистов. Если каждый американский дантист решит подстрелить льва – быть беде. Но если каждый из них решит подстрелить оленя, это может стать решением проблемы, а если подстрелит десять – даст реальный шанс другим видам.

Трофейная охота сумела мобилизовать знаменитостей, политиков и общественность на борьбу за права животных, но их возмущение непропорционально возможным злоупотреблениям. Если кто-то хочет остановить массовое убийство ради удовольствия, ему лучше сосредоточиться на животноводстве. Поедание мяса тоже приводит к убийствам для наслаждения, в данном случае наслаждения вкусом. Разведение скота – это подлинная индустрия вымирания. Трофейной охоте противятся 85 % британцев, но вегетарианцев в стране меньше 5 %. Это глубоко ошибочная расстановка приоритетов. (К тому же в анкетировании не упоминалось о пользе для охраны природы.) Промышленное животноводство имеет все негативные стороны охоты – заставляет отдельных животных страдать и доводит виды до вымирания – и полностью лишено его положительных сторон, так как не приближает нас к миру природы, не восстанавливает экологическое равновесие и не приносит денег для сохранения диких видов. Я предпочел бы съесть дикого кабана или оленя, чем выращенное на ферме животное или рыбу, и купил бы его, если бы мне понравился вкус и я доверял бы охотнику. Я в любой момент готов обменять бойню на загонную охоту.

Когда человек оторван от природы, он рискует воспринимать ее как серию отдельных побед и трагедий, набор историй про мать Бэмби и льва Сесила. Но по-настоящему большая трагедия – это когда из-за человеческой деятельности уменьшается или вымирает целый вид. Я не надеялся, что мои дочери вырастут в мире, где живет Сесил – ему было тринадцать лет, а львы на воле редко живут больше пятнадцати, – однако я надеюсь, что в их мире будет много диких львов. Грустно не то, что погиб Сесил. Грустно то, что его смерть не привлекла внимания к по-настоящему важному делу – выделению мест, где популяции животных будут процветать. Охота заставляет признавать, что в некоторых ситуациях мы можем убить животное и даже получить от этого удовольствие. Но при правильном подходе она становится трамплином к пониманию других животных и признанию нашего места в мире природы.