Как мы читаем. Заметки, записки, посты о современной литературе

А еще есть ежедневные полит-ток-шоу на центральных каналах, где обещания ведущих, даваемые оппонентам, окарикатуриваемым либералам, – вывести на чистую воду, закатать под асфальт, расстрелять, – давно уже стали обыденностью. Более того – шутливыми рефренами, вызывающими аплодисменты в студии. Случаются, однако, и «зашквары», когда даже студия испуганно затихает (в связи с чем, признаться, шорт-лист РБ – 2017 мне и вспомнился).

«Вечер с Соловьевым» от 15 мая. Записной «либерал для битья» Борис Надеждин неаккуратно бросает: «Так что ж, меня расстрелять?» Сатановский (весело потирая руки): «Вешать!» Соловьев дает подачу: «Евгений Янович, вы же инженер-металлург!» Сатановский: «Именно! Вешать на балке крана»!» Соловьев (внимание, шутка!): «Есть же „огненная река!“» Сатановский (с неохотой признавая правоту оппонента): «Да. Так больнее…» Пауза, гробовая тишина в студии – страшно. Ведущий начал выкручиваться из неловкой ситуации, но мертвечиной потянуло. И воздух отравлен. Это недопустимо и непростительно. Но это приветствуемо и это есть…

Евгения Коробкова О непрофессиональных итогах шорт-листа «Нацбеста», глупом скандале Анны Старобинец и Аглаи Топоровой [87]

Предвижу проклятия и анафему со стороны закоренелых феминисток. Но все равно хочу высказаться против засилья женщин в литературе. Я не против женщин в литературе в принципе. Но я за равноправие. Чтобы хотя бы и мужчин, и женщин было поровну.

К чему приводит бабье царствование – мы можем наблюдать на примере премерзкого спора между писательницей Анной Старобинец и критиком Аглаей Топоровой, случившегося по итогам объявления шорт-листа премии «Нацбест».

Есть известная шутка, что, мол, если две женщины встретятся, они рано или поздно будут рассказывать друг другу про то, как они рожали. Печально, но факт. Если женщины оказались в литературе, то рано или поздно они будут с умным видом вещать миру о том же самом.

10 апреля премия «Нацбест» огласила короткий список, который положил начало стыдобе. В список вошло произведение Анны Старобинец «Посмотри на него», написанное в жанре документальной прозы. На страницах своего произведения автор довольно подробно рассказывает о том, как делала аборт в Германии. Автор поднимает тему отношения к нерожденному ребенку в наших и в немецких клиниках. Не буду вдаваться в подробности, на мой взгляд, это был бы интересный репортаж, но на книгу, пусть даже нон-фикшн, работа не потянула.

Старик Хемингуэй написал о том же самом в суперкоротком рассказе-фразе «Продаю ботиночки детские, неношеные». Чтобы написать о самом страшном, японской поэтессе Тиени потребовались три строки:

Больше некому стало
Делать дырки в бумаге окон.
Но как холодно в доме!

(«Вспоминаю умершего ребенка»)

Попадание книги в шорт-лист вызвало недоумение со стороны критика и члена жюри премии Аглаи Топоровой. На страницах своего ФБ Топорова в резкой форме выразила свое фу выбором членов жюри.

«Мне физически, человечески, женски и т. д. омерзителен этот текст. И я реально имею право об этом написать. Моя дочь умерла в три года десять месяцев за пять часов», – отметила Топорова в посте.

Фейсбучане разделились на два лагеря и принялись осуждать. Сторонники Аглаи – осуждать Анну Старобинец за манипуляции с выкидышем. Фанаты Старобинец – обрушились на критика за бессердечие.

Фейсбучане интересовались, почему кто-то считает, будто целый ребенок ценнее выкидыша, и кто дал право Аглае называть эмбрион «фрагментом тела женщины».

Оскорбленная Старобинец написала ответный пост, в котором заявила о том, что ее обидели, не принесли извинений, поэтому на вручение премии она не поедет. Автор пустилась в долгие объяснения о том, про что она хотела сказать, и призвала критиков «не забывать, что она (книга) написана живым человеком про его реальную жизнь».

Если бы это не было так грустно, все было бы даже смешно и напоминало бы рассказ Зощенко «Больные», где больные чуть не подрались в очереди, выясняя, чья болезнь страшнее.

«…Милый ты мой, разве у тебя болезнь – грыжа. Это плюнуть и растереть – вот вся твоя болезнь. Ты не гляди, что у меня морда выпуклая. Я тем не менее очень больной», – говорил один «зощенковский» больной другому.

Но все это грустно, поскольку уровень дискурса явно свидетельствует не только о том, как далеки критик и писатель от литературы, но и о том, во что превращается литература под женским игом.

Дикостью и вопиющим непрофессионализмом выглядит попытка автора прикрыть недостатки произведения личным тяжелым положением. Помнится, еще в годину нашего обучения в Литературном институте авторов снимали с обсуждения, если те позволяли себе требовать снисхождения на том основании, что «все написанное – правда». Такая формулировка свидетельствовала о том, что написанное представляет собой не самостоятельное художественное произведение, а побочный продукт психотерапии.