Пестр лонг и в эстетическом плане – условные «традиционалисты» уютно соседствуют с не менее условными «модернистами». Для младшего поколения критиков, похоже, эта дихотомия уже не вполне релевантна. Поскольку, опять же, скукоживается то толстожурнальное пространство, на котором прежде разыгрывались нешуточные баталии вокруг верлибра как нашего (предполагаемого) светлого будущего и «новейшей поэзии» как неизбежного настоящего.
Что касается текстов, на основании которых происходило номинирование, то это в основном рецензии. Чего и можно было ожидать, главный наш жанр все-таки. Менее ожидаемым стало преобладание среди них откликов на поэтические публикации – их, по моим подсчетам, где-то пятьдесят. Было одно время ощущение, что жанр поэтической рецензии уходит, проигрывает рецензиям на прозу… А оказывается, все не так уж плохо. Из остальных рецензий – насчитал сорок три рецензии на прозу, двадцать шесть – на нон-фикшн и три – на драматургию.
Ну, и последнее, на что уже обратил внимание Борис Кутенков. «Вопреки названию, предполагающему полемическую направленность <…> „неистовая“ [критика] отнюдь не преобладает»[101]
. Я ее, честно говоря, не заметил вообще.Острокритичность сегодня как-то не в моде; критики из зоилов все больше превращаются в заек. Напрасно искать в лонге даже тех немногих и вполне умеренных зоилов, которые у нас еще остались, – Анкудинова, Кузьменкова, Морозова… Как-то скучновато.
Но это, пожалуй, единственный печальный момент при чтении нынешнего лонга. В остальном – интерес и положительные эмоции. Даже не так важно, кого ошортлистят и наградят; главное – профессия живет и развивается. Хорошо.
Критики и блогеры
Константин Комаров
О макаронных мушках в ушах критиков и «овощном» бессмертии поэтов
Вот Дмитрий Воденников внезапно высказался по поводу современной поэтической критики:
«Это к вопросу о критиках новой современной поэзии – они просто ничего не слышат, они древние, у них просто ухо забито макаронными мушками.
Как было сказано в одном недавнем анекдоте (надо же, я думал, что он как жанр давно уже умер):
Старик перед смертью собрал своих детей и сказал: „Принесите мне веник“. Дети сказали, что у них есть только робот-пылесос. Старик сказал: „Тогда ломайте робот-пылесос“. А дети ответили: „Он и так уже сломанный“.
Критика как институт давно уже лежит грудой металлолома. А поэзия живет. Что ей сделается?»[102]
Приехали. То есть что получается: сотни отъявленных безответственных графоманов забивают ноосферу мегатоннами своих водянистых верлибристических (по большей части) потуг, прикрывшись фиговыми листочками «новизны» и «актуальности», а благородные люди, безвозмездно тратящие свое время, силы, нервы, чтобы назвать черное – черным, белое – белым, а бездарность – бездарностью, получают в ответ: «Заткнись, ржавый пылесос, и не вякай…»
Я моложе Воденникова и могу свидетельствовать, что поэтическая критика есть. Лучшие ее образцы – здоровы, сильны и актуальны без кавычек. Разговор ведется, и он далеко не праздный. Нагляднейший и регулярный пример тому – «Легкая кавалерия». Кстати, Воденников и сам в «Кавалерии». Негоже как-то бездоказательно «обличать» своих коллег по ближайшему контексту.
Поэзия, ясное дело, бессмертна до тех пор, «пока в подлунном мире жив будет хоть один пиит». Но в данном случае Воденников присваивает поэзии бессмертие знаменитой медузы, которая не то что свою вечность, но и вообще ничего осознать неспособна. Критика – это литература о литературе. Это инструмент осознания литературы. Странно, если Воденникова устраивает такое бессознательное «овощное» бессмертие. Но, по мне, лучше уж героически погибнуть в борьбе, чем такое прозябание. Вспомним притчу об орле и вороне, которую Пугачев рассказывает Гриневу в «Капитанской дочке». Она как раз об этом: лучше живой крови попить, чем 300 лет питаться мертвечиной.
Время для критики (особенно – поэтической) сегодня парадоксальное: при обилии и разнообразии литературно-критических индивидуальностей, институт критики в том виде, в котором он функционировал в советское время (со своими достоинствами и недостатками), – отсутствует. Сейчас критика внеинституциональна, сейчас «критика – это критики» (С. Чупринин), квалифицированные, профессиональные читатели. Критик теперь в большей мере претендует на звание романтического героя-борца, чем поэт. Стихотворцев – легионы, критик же – явление штучное. Критика превратилась в «частное занятие частного человека» (В. Пустовая). И в этом тоже есть свои плюсы и минусы, но в качестве необходимого компонента здорового литпроцесса, во многом – его фундамента, критика никуда не делась. Думается, что рано еще отменять критику, которая делает что может. Разве нет?