Как мы читаем. Заметки, записки, посты о современной литературе

В своем эссе Дмитрий Воденников практикует стратегию «сближения далековатых идей». Ассоциативный полет фантазии при этом настолько по-хлестаковски свободен и зигзагообразен, что понять, в чем заключается глубинная связь неудавшейся попытки приготовления дорогих макарон, сериала «Друзья», отсутствия у древних римлян понятия об улыбке и глухоты современной критики к современной поэзии, – представляется маловероятным. Ну, может, улыбка чем-то похожа на макаронину, не знаю… Вопросов много.

Во-первых, непонятно, кто именно и где обидел упомянутых в статье в качестве лучших современных русских поэтов Пуханова и Караулова? Кто посмел? Кто не расслышал божественную просодию их стихов? Называете имена поэтов – называйте и непосредственный повод к отповеди. Мы за честность и прозрачность диалога. Или повода нет и это просто абстрактный камень в критику, которую не пинает только ленивый, а зачастую в основном ленивые (сами толком ничего в литературе не сделавшие) и пинают?

Во-вторых, ну никак не получается приводимый в качестве образца современной поэзии бледный верлибр В. Пуханова о хлебе, в котором собственно «хлеб» упоминается чуть не в каждой строчке, но ни «хлебнее» (как в известной поговорке про халву), ни духовно «сытнее» читателю не становится, – признать образцовым. Это очевидно не те стихи, после которых «хочется много есть, восстанавливая силы» (Цветаева о Маяковском), со-причастия с ними не происходит. Потому что это просто слабые стихи. Проверил уши – макарон не обнаружил, на глухоту не жалуюсь, но потрясающей музыки в данном тексте все равно не расслышал, да и «музыки (курсив К. К. – Прим. ред.) <…> вечной на смертные слова» (Б. Рыжий) – тоже…

Далее. Похоже на то, что римлян в этом эссе приравняли к североамериканским индейцам. Вопрос в том, какова значимость того или иного действия в общественном сознании, а не в его фактичности. То обстоятельство, что ребенок воспринимался вплоть до двадцатого века как уменьшенная модель взрослого, надо полагать, не означает вовсе, что детского мироощущения и в помине не было! История Древнего Рима, одной из основных цивилизаций в античном мире, демонстрирует, что, скорее всего, они бы поняли вполне прозрачный (но хороший, в отличие от пухановского) и ничего сверхъестественного не содержащий текст Караулова не хуже (а вероятно, лучше), чем мы понимаем Горация, Овидия, Вергилия, Ювенала.

В общем, мы – критики – древние, и потому глухие (тоже причинно-следственная связь оставляет желать…), а вот автор эссе, видимо, слышит «И горний ангелов полет, / И гад морских подводный ход, / И дольней лозы прозябанье», а также – «Звук осторожный и глухой / Плода, сорвавшегося с древа, / Среди немолчного напева / Глубокой тишины лесной».

Но, возможно, колумнисту, литературному наставнику, властителю дум и владельцу знаменитой таксы Чуни стоит прислушаться к мудрому совету одного из столь нелюбимых им «древних» и начать с себя?

Пока же улыбаться действительно нечему.

Анна Жучкова О критике – что она такое и зачем нужна

«У нас нет критики». Какой замечательный лозунг. Не констатация, а именно лозунг, ибо критика, конечно, есть и будет, ибо критики рождаются, и значит, это кому-нибудь нужно.

Тем, кто говорит «критики нет», нужно другое: чтобы литература пребывала в анабиозе искусственно поддерживаемого «постмодернизма», смерть которого вообще-то «получила официально задокументированное подтверждение» в 2002 году, когда «одна из основных его исследователей – литературовед Линда Хатчеон – самолично объявила, что постмодерна больше нет»[103].

Эпоха, лишенная критики, – «это эпоха, в которую искусство не развивается <…> ограничиваясь копированием тех или иных форм»[104], – писал О. Уайльд.

У нас это и происходит. По словам их узнаете их. «Критики нет, – будут повторять они, – и нет литпроцесса». Им надо отрицать то и другое, ибо живая критика означает живой литпроцесс.

Лозунг «критики нет» отменяет критику как институцию, и критик оказывается в положении нелегала. Критикуешь, сердешный? Ну, это мутация у тебя такая – «отплясывать у авторов на голове». Мы потерпим, батенька, но не забывай: писатель – живой человек. Хочешь писать критику – по-доброму пиши, радостно, чтобы говнецо-то не лезло. Смотри ужо, не зарывайся!

Такие наставления я получила от писателя, который объяснял, какой должна быть критика. Другой писатель интересовался, спрашивают ли критики у автора согласия на отзыв? Третьему не понравился беглый пересказ его романа в рецензии (не в моей, но не суть), и он публично обвинил критика в недобросовестности – мол, не дочитал (а пересказ-то был именно по сюжету, нарочитая беглость же – способ оценки романа).

Каково отношение к критику!

«Нужна обслуга. Протер тряпочкой и: „Семен, спасибо. В людской вам Марфуша нальет“», – пишет в «Фейсбуке» Михаил Хлебников.