Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России

Мы тесно сотрудничали, например, с Ричардом Лэйрдом и всей его командой из Лондонской школы экономики. Были у нас хорошие контакты с Дэвидом Липтоном (впоследствии заместитель министра финансов США), с профессором Гарвардского университета Джеффри Саксом, с некоторыми другими известными экономистами. В частности, Сакс был весьма авторитетным специалистом по рыночным реформам, принимавшим активное участие в разработке стратегии экономических преобразований в Польше. Его, как и некоторых других специалистов по рыночным реформам, привлек к сотрудничеству с нашей командой Костя Кагаловский еще на стадии подготовки программы реформ. Они тогда с большой готовностью откликнулись на наше предложение и оказали нам в качестве консультантов определенную помощь. У многих из них был большой опыт участия в разработке рыночных преобразований в Чили, Югославии, Венгрии, Чехии. Тот же Джеффри Сакс потом привлекался для экспертных оценок некоторых наших действий в качестве неформального советника российского правительства.

Мнения этих специалистов играли для нас определенную роль, хотя в них преобладало скорее знание макроэкономики и общих законов рынка, чем глубокое понимание наших экономических и социальных реалий. Я помню очень тяжелую дискуссию с Саксом, относящуюся, правда, к несколько более позднему периоду, к лету 1992 года, когда нам пришлось под сильным давлением пойти на выдачу крупных кредитов. Тогда он специально прилетел ко мне в Минэкономики из Америки убеждать в ошибочности такого шага. Я отвечал ему, что этот шаг вынужденный, что на нас давят со всех сторон, что растут взаимные неплатежи предприятий и мы вынуждены смягчать свою финансовую политику. «Но ты же понимаешь, – говорил он, – что будет обратный эффект». И мне приходилось объяснять, что, конечно, понимаю, но есть экономика, а еще есть политика и существует некий предел допустимого. Что либо мы вынуждены будем хлопнуть дверью и уйти сейчас и тогда вся реформа может рухнуть, либо мы отступим на полшага с тем, чтобы в целом удержать ситуацию под контролем.

Со стороны Сакса и многих других наших западных коллег мы неизменно встречали дружескую поддержку, могли рассчитывать на них как на опытных экспертов, искренне веривших в серьезность наших реформистских намерений. Однако в целом их позиция была важна больше с психологической, чем с практической точки зрения. Все ответственные решения мы принимали сами. Раздающиеся по сию пору упреки, что реформы делались под диктовку западных консультантов, не понимавших российских реалий, а то и ставивших целью ослабление России, являются полной чушью.

Помню и довольно забавный эпизод с западными консультантами. Я договорился в Гарвардском университете с известными экономистами, что они за счет университета прочитают для ведущих специалистов Минэкономики небольшой курс лекций о рыночной экономике. После первой лекции опытные аппаратчики советской школы на всякий случай написали мне несколько доносов на лекторов (вероятно, не только мне) за пропаганду западного образа жизни. Психология холодной войны медленно уходила из сознания советских чиновников даже через несколько лет после ее окончания. Я тогда понял, как трудно было Михаилу Сергеевичу Горбачеву внедрять «новое мышление» в косной партийной среде.

Что же касается представителей международных финансовых организаций, от которых непосредственно зависели практические решения по предоставлению России финансовой помощи, то здесь все было по-иному. Их интересовали не только взгляды и программные установки экономической команды правительства, но особенно – конкретные показатели состояния российской экономики. Это не означает, естественно, что они не прислушивались к нашему мнению, что им были безразличны наши намерения. Но у них, словно у строгих контролеров, был определенный набор критериев, которому должна соответствовать экономика той или иной страны для того, чтобы ей можно было предоставить кредиты. Для этого, в частности, нужно было, чтобы бюджетный дефицит не превышал 5 % ВВП, чтобы инфляция находилась в пределах 10 % в месяц, чтобы в число свободных входили цены на энергоносители и еще многое другое.

И тут мы попадали в своего рода замкнутый круг: без значительных иностранных кредитов мы не могли добиться стабилизации финансового положения в стране, а без такой финансовой стабилизации не могли получить эти кредиты. Я не могу сказать, что наша экономическая дипломатия вовсе не давала никаких результатов. Нам удалось сравнительно быстро, к концу апреля 1992 года, добиться принятия России в Международный валютный фонд и во Всемирный банк. Удалось получить от семнадцати стран-кредиторов, входивших в так называемый Парижский клуб, отсрочку на выплату части внешней задолженности, которую следовало осуществить уже к концу марта 1992 года. Усилиями экономической команды правительство договорилось о выплате в 1992 году вместо 20 миллиардов долларов долга лишь около полутора миллиардов. Но тем не менее этого было недостаточно.