Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России

Тем не менее, повторюсь, Черномырдин, конечно, проделал колоссальную эволюцию от чистого отраслевика до человека, который сначала инстинктивно, а потом все более осознанно усвоил необходимость сдержанной и ответственной финансовой политики и научился достаточно последовательно ее проводить. И нужно подчеркнуть, что Черномырдин в какой-то момент стал гарантом продолжения политики реформ. Этот факт постепенно был осознан не только у нас в стране, но и за рубежом. У премьера установились весьма доверительные отношения с вице-президентом США Альбертом Гором, с которым они возглавляли Российско-американскую комиссию; с такими руководителями международных финансовых организаций, как глава МВФ Мишель Камдессю, президенты Всемирного банка. В 90-е годы это было крайне важно, поскольку позиция этих организаций и их готовность к предоставлению нам кредитов и отсрочке уплаты долгов во многом определяла финансовое положение страны. Отношение к России лидеров мировых финансов было связано не только с проводимой в стране экономической политикой, но и с доверием к тем людям, которые ее проводили. Если в свое время поведение ведущих стран и международных финансовых организаций в отношении России далеко не в последнюю очередь зависело от их уважительного отношения к Гайдару и к ключевым министрам его команды, то впоследствии можно смело констатировать, что оно определялось позитивным восприятием ими личности Черномырдина. Разумеется, ключевую роль в формировании международных позиций России играл президент Борис Николаевич Ельцин.

12. Правительство отступает

Я уже отмечал, что после первых трех-четырех месяцев работы правительства Гайдара у нас вырисовались довольно приличные перспективы снижения инфляции с последующим достижением финансовой стабилизации и, в перспективе, началом экономического подъема. Это подтверждало, что, несмотря на отдельные ошибки, в целом курс был выбран верный. Однако месяцев через пять жесткая финансовая политика была в значительной степени скомкана. Потом к ней пытались вернуться, но попытки эти были вялые. И обставлены они были массой всяких дополнительных обстоятельств, связанных с давлением на правительство различных политических сил и элементарных лоббистов.

Шахтеры требуют денег!

Наряду с требованиями со стороны регионов всего через пару-тройку месяцев после либерализации цен мы столкнулись с активным социальным протестом со стороны шахтеров, в первую очередь воркутинских. Они требовали заметного повышения заработной платы.

Хорошо известно, что у Бориса Ельцина с шахтерами были особые отношения. Президент и сам это признавал. Именно шахтеры в свое время помогли Ельцину в его борьбе с Горбачевым. Они бастовали до тех пор, пока к ним не обратился российский президент. И шахтеры послушались Ельцина, наглядно продемонстрировав, кто в России хозяин. Но Советский Союз канул в Лету, Россия начала реформы. И шахтеры оказались в числе первых, кто почувствовал на себе отрицательные последствия этих реформ. Тогда они поднялись на забастовку уже против Бориса Ельцина. Требования были простые: даешь зарплату!

Надо учесть, что в последние два-три года существования СССР забастовки с подобным требованием постепенно стали обыденным явлением, чуть ли не нормой. Требования бастующих часто были справедливыми, но порочен сам метод решения проблем и со стороны власти, и со стороны горняков. Пока никто не бастует – проблемы накапливаются, а как только шахтеры «залегли» под землей, нужные решения принимаются почти немедленно, да еще и с перебором. Естественно, это слишком часто толкало людей на применение крайних мер.

Еще во времена существования Союза мне рассказывали просто анекдотичный случай на эту тему: в Москву приехал шахтер, кажется с Украины, пришел к Минуглепрому и потребовал встречи с министром. Пригрозил голодовкой. Ему организовали встречу на достаточно высоком уровне, спросили: «Что за беда?» А он в ответ: директор шахты не хочет дать «Волгу». Понимаете? Ради покупки дефицитной автомашины по госцене человек готов был голодать! Ему предлагали «Москвич», «Жигули» любой модели, но горняк ни в какую. Для него «Волга» олицетворяла права человека, ради нее он готов был чуть ли не взойти на эшафот.