Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России

По этим причинам мы были против какого-то прямого регулирования заработной платы. Наверное, теоретически позиция небесспорная. Однако в нашей конкретной ситуации, с нашим российским менталитетом, с долговременной привычкой к всеобъемлющему государственному патернализму опасность возникновения чрезмерного необоснованного давления на правительство была весьма реальной. Поэтому мы исходили из того, что лучше устанавливать косвенные ограничения на рост заработной платы. В частности, мы ввели такой регулятор, как необлагаемый налогом объем доходов в четыре минимальных заработных платы на работника, которые можно было списывать на себестоимость продукции. Эта норма потом еще долго применялась, хотя и стала анахронизмом, но тогда такая мера была абсолютно правильной.

Впрочем, опасность отпуска зарплаты шахтеров была в другом. Во-первых, следом за шахтерами резко подняли зарплату нефтяники, газовики, металлурги – в общем, работники тех сырьевых отраслей, которые имели для этого финансовые возможности. Но следом крайне остро встал вопрос о зарплате работников социальной сферы, которая связана с этой промышленностью. В городах, где имелись такие предприятия, сложилась ненормальная ситуация: горняк или газовик получает зарплату в несколько тысяч рублей, а учитель, который учит их детей, зарабатывает лишь несколько сот рублей. А продовольствие при свободных ценах дорожало, ориентируясь на общий денежный спрос, то есть не только на спрос учителя или врача, а в первую очередь горняка.

Особенно разительными эти перекосы были на Севере, что приводило к большому социальному напряжению. А поскольку тогда социальная сфера постепенно начала передаваться от предприятий местным органам власти, и предприятия вроде бы за «социалку» уже не отвечали, то правительство было вынуждено вслед за повышением шахтерской зарплаты начать повышать зарплату работникам бюджетной сферы. Начинали с тех, кто живет на Севере или в других шахтерских городах. Но, как только процесс пошел, немедленно возникли вопросы к правительству: а чем учитель, работающий в Кемерово, лучше своего коллеги в Иванове, которому повезло учить детей не горняков, а текстильщиков? Ну и пошло-поехало. Рост зарплаты быстро распространился на всех бюджетников.

Нас тогда упрекали в том, что мы не просто позволили шахтерам повысить зарплату, а сделали это, по сути дела, за счет госбюджета. В качестве главного аргумента приводился тот факт, что вся угольная отрасль в Воркуте, с которой и начался этот процесс, была убыточной. Все шахты, кроме «Воргашорской», находились на госдотации. Так было еще в советское время. Правда, часть дотаций была скрытой: в виде заниженных цен на материалы для угледобычи, тарифов на доставку технологических грузов и потребительских товаров на Север. Частично все это сохранилось и на первом этапе реформы. В этом смысле упреки были справедливы. Однако справедливости ради нужно заметить, что Геннадий Бурбулис разрешил шахтерам без ограничений продавать уголь за рубеж, естественно по мировым ценам, и оставлять себе выручку, частично направляя ее на повышение заработной платы.

Нельзя не учитывать, что в данном случае решался прежде всего чисто политический вопрос. Шахтеры были политически активным и достаточно агрессивным слоем рабочего класса.

Должен отметить, что особые проблемы угольной промышленности характерны для многих угледобывающих стран. При нынешних издержках и технологиях угледобыча (кроме коксующегося угля) убыточна практически везде, кроме Австралии да некоторых районов Польши и Южной Африки. Однако ее сохранение обычно рассматривают с позиций стратегической энергообеспеченности и той самой политической составляющей. Так, запасов нефти в России имеется при нынешних темпах добычи примерно на сорок лет, а разведанных запасов угля хватит на много сотен лет. Да и закрыть шахту – занятие недешевое и экологически небезопасное.

Не менее существенен и политический аспект. Во всем мире горняки – активный, хорошо организованный отряд трудящихся, имеющий сильные корни в политических партиях и энергично влияющий на политическую жизнь страны. В Германии вопрос закрытия абсолютно нерентабельных шахт, стоивших гигантских затрат для бюджета страны, решался на протяжении десятков лет. Пожалуй, лишь «железная леди» Маргарет Тэтчер решилась на жесткую борьбу с шахтерами, но и для нее это не обошлось без политических потерь.

Ситуация в угольной промышленности сильно разнится по регионам и даже по отдельным шахтам в пределах одного угольного бассейна. По мере становления рыночной экономики в России и при разумной политике федеральных и особенно региональных властей, а также собственников угольных предприятий многие предприятия, прежде всего вышедшие на международный рынок, стали вполне экономически состоятельными. Наиболее убыточные шахты пришлось закрыть.