Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России

Казань требовала для себя право самой определять объемы нефтяного экспорта, включая распределение квот по своим предприятиям. Я приводил встречные аргументы: вы же получаете оборудование по централизованным поставкам; оборудование, купленное на кредиты, гарантированные правительством России; получаете из централизованных фондов зерно, продовольствие… Учтем, что это был конец 1991 года, когда многое еще поступало в регионы из централизованных фондов: продовольствие, лекарства и прочее. «Все это оплачивается за счет тех самых централизованных поставок нефти», – настаивал я. Тогда это называлось экспортными поставками в счет государственных нужд и импортом для государственных нужд. Казанцы этот аргумент достаточно резонно парировали: мол, все эти поставки из централизованных фондов постоянно идут с опозданием и в недостаточных объемах, Татария все равно вынуждена сама где-то искать и зерно, и продовольствие. В общем, спасибо за заботу, мы готовы ее снять с Москвы, но отдайте нам нашу нефть. Требование по-своему понятное, но удовлетворение его ставило бы федеральное правительство в крайне тяжелое положение. В этом случае Татарстан лишал нас всякой возможности маневра. Ведь когда мы сами продавали эту нефть, то могли выбирать, на что тратить полученную валюту: то ли на оплату внешнего долга, то ли на импорт чего-то насущно необходимого, то ли просто на пополнение бюджета, то есть на армию и на другие общегосударственные нужды. А здесь у нас отбирали «вентиль» и говорили: «Спасибо, теперь нам от вас ничего не нужно!» Но все государственные расходы продолжали висеть на федеральном правительстве. Эти расходы не сводились только к централизованному импорту зерна или продовольствия.

Главное, чего мы боялись, – создать прецедент. Если бы по этому пути пошли другие регионы, мы потеряли бы контроль над источником если не большей части бюджетных поступлений, то по крайней мере валютных доходов бюджета. Напоминаю, что это происходило до введения конвертируемости рубля. Бюджет состоял как бы из двух кучек: одна – валюта, а другая – постоянно обесценивающиеся рубли. Фактически проблема была глубже. Реально решался вопрос о компетенции региональных – в данном случае республиканских – и федеральных органов власти. Нам было критически важно консолидировать распадающееся государство.

Так и крутились переговоры и взаимные спекуляции вокруг централизованных поставок и внешних долгов. В конце концов я задавал своим партнерам прямой вопрос: «Татарстан все-таки остается в России?» Они отвечали: «Да. Мы остаемся в России». «Тогда, – продолжал я, – даже забывая о централизованном импорте, вы должны оплачивать часть общегосударственных расходов на армию, внешнюю политику, таможню, охрану государственной границы». Они соглашались. И мы тут же переводили это в миллионы тонн нефти, которые Татарстан должен отдать федералам на общегосударственные нужды.

Здесь я, конечно, проявил чудеса лукавства и хитрости. Ведь незадолго до этого я уже выцыганил у собеседников пару миллионов тонн нефти в счет оплаты внешнего долга, апеллируя к их желанию независимости. Счет был простой: поскольку у нас такая-то часть доходов от экспорта нефти идет на покрытие внешнего долга, а ваш экспорт такой-то, вот вам цифра – именно столько вы должны отдать на покрытие внешнего долга. Однако Сабиров эту наивную хитрость проглотил. Точнее говоря, сначала он, естественно, возражал. Но поскольку с внешних долгов мы начали и быстро этот вопрос уладили, я разыграл оскорбленную невинность. С праведным гневом я вопросил: «Ну как же так можно?! Мы же уже договорились. С вами невозможно иметь дело, коли вы не держите слово!» Бедный премьер в итоге махнул рукой, а российское правительство получило еще немного нефти.

Первый заместитель министра топлива и энергетики Эдуард Грушевенко, которого я привлек к переговорам, подсказал мне еще один очень мощный аргумент. Дело в том, что татарская нефть низкого качества, высокосернистая. Поэтому в своем Нижнекамске, где расположен крупнейший в Татарии нефтеперерабатывающий комбинат, республика могла перерабатывать собственную нефть только с добавлением легкой тюменской. Ее туда поставлялось от пяти до семи миллионов тонн.