Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России

Когда наши споры заходили в тупик, мы говорили: ну хорошо, мы не будем больше поставлять вам нефть из Тюмени, перерабатывайте только свою. При этом мы заведомо знали, что технологически ее нельзя там перерабатывать. Следующая заминка. И мы вновь выставляем свой аргумент: ваша низкосортная сернистая нефть продается за рубеж только потому, что поступает в общий трубопровод и там разбавляется хорошей тюменской нефтью. Замечу, именно так и возник российский сорт нефти URALS, имеющий неустойчивое качество и поэтому более низкую цену по сравнению с арабской или американской нефтью. Итак, хотите независимости? Тогда стройте свои трубопроводы или везите свою «серу» в танкерах по Волге. Если ее и купят, то не по шестнадцать или семнадцать долларов за баррель, а по двенадцать или даже по десять! «А ваши трубопроводы проходят по нашей территории. Вот мы их будем перекрывать и устанавливать тарифы за транзит нефти через нас», – отвечали татарстанцы.

Однажды кто-то особо горячий из татарской делегации даже крикнул: «Будете на нас давить, взорвем ваши трубопроводы». Я тут же жестко заявил, что не хотел бы вести переговоры о применении силы и ему не советую. Сабиров тоже дал суровую отповедь своему молодому коллеге. Молод он, правда, был по сравнению с Сабировым, а не со мной.

Мы действительно все время крайне деликатно старались не касаться возможности использования силы. Никогда не спрашивали, например: «Как вы будете перекрывать нефтепровод, если федеральные войска придут его охранять?»

Нам приходилось считаться и с аргументом Татарстана, что тюменская нефть, перерабатываемая на Нижнекамском комбинате, поставляется не только в Татарстан. Нефтепродукты потребляют все. Мы на это возражали: «У вас есть еще и КамАЗ, а в его работе заложен труд всей России».

Вот таким образом мы делили эти 28 миллионов тонн нефти, которые должна была добыть Татария в 1992 году. По каждой позиции шли напряженные споры. Если они в каком-то пункте одолевали меня, я вел их к Гайдару. И он разыгрывал мини-спектакль со словами: «Это же просто неприлично! Неужели Нечаев на такое согласился? Мы его немедленно уволим». Премьер даже вставал на мою защиту, а федеральный центр отвоевывал еще какую-то позицию.

В итоге Татарстан получил в свое распоряжение порядка 10–11 миллионов тон нефти из двадцати восьми. Его квота, определенная по общим правилам, составила бы восемь миллионов тонн. Когда основные пропорции были вчерне согласованы, я сказал: «Хорошо, это ваша доля. Все, что согласовали, мы отдадим в распоряжение республиканским властям. Но теперь сами договаривайтесь с вашими нефтедобытчиками, откуда они возьмут деньги на инвестиции, где будут покупать трубы, качалки, компрессоры, насосы и прочее». И тут же началась естественная склока между нефтедобытчиками и правительством Татарстана, то есть возник конфликт уже внутри самой татарской делегации. Я потом помирил их, согласившись на то, что если они добудут больше 28 миллионов тонн, то этот прирост будем делить в более приятной для них пропорции: они получат из прироста порядка 80 %. Причем для меня эта договоренность была чуть ли не важнее, чем для них. В Татарстане добыча нефти все время падала. В наших интересах было как-то стимулировать ее увеличение.

По сути дела, так решился вопрос с независимостью Татарстана. Республика получила новую квоту на экспорт нефти, зато ее доля в централизованном снабжении была резко уменьшена.

В общем, государственного опыта приходилось набираться в ускоренном режиме. Помню, как мы страшно ругались на этих переговорах. Были моменты, когда захлопывались папки: все, с вами договориться невозможно, мы уходим, Татария выходит из России. Я успокаивал: «Давайте попьем чайку. Может быть, это все остынет?» Смешно, но переговоры начались еще в тот момент, когда я только «брал Госплан» и сидел в том самом заштатном зампредовском кабинете на птичьих правах. Правда, в процессе переговоров положение мое упрочилось. Я даже пересел в кабинет первого заместителя председателя Госплана. Председательский кабинет был оставлен как бы для Гайдара. Я его занял лишь в феврале, когда наше суперминистерство разделилось на собственно Министерство экономики и Министерство финансов.