Вспоминая сегодня эту историю, я невольно сравниваю ее с ситуацией в Чечне. Ведь и в этом регионе в основе конфликта во многом лежала та же нефть и ее переработка. Существовало уникальное по технологическим параметрам производство на «Грознефтеоргсинтезе». Здесь шла выработка специальных легких масел, используемых, в частности, в авиационной технике, которые в тот момент нигде больше в России не производились. Там же производилась и существенная доля авиационного керосина. К сожалению, правительство, во всяком случае его экономический блок, было фактически отстранено от решения вопросов по Чечне. Да и сама история началась немного раньше, чем мы пришли в правительство, – в октябре 91-го. И она сразу приобрела не экономический, а именно политический характер.
Помню очень накаленную атмосферу в Белом доме в первых числах ноября. Мы, только-только назначенные, еще сидели там по два человека в комнатке. Шло закрытое заседание Верховного Совета. Бегал очень возбужденный Руцкой. Они тогда отменяли указ президента о введении чрезвычайного положения и искали какой-то компромисс. А передо мной поставили вопрос, требующий срочного решения: где можно быстро организовать производство этих самых легких моторных масел, в том числе для авиационной техники? Мы вскоре нашли возможность организовать его в Волгограде, понимая, что рано или поздно нам придется столкнуться с блокадой поставок со стороны Чечни, о чем чеченцы с самого начала однозначно заявили.
В целом, ретроспективно анализируя и сравнивая положение в обеих республиках, оцениваю ситуацию в Чечне как намного более сложную, чем в Татарстане, в котором она была значительно менее политизирована. Там не было такого острого политического противостояния с центром. Я не знаю, шел Дудаев на поводу у местной элиты или наоборот, но чеченская верхушка, несомненно, была настроена более экстремистски и более радикально в политическом смысле. В Татарстане говорили об отделении, о суверенитете скорее как о стратегической цели. Руководство республики лишь использовало национальное движение в борьбе с центром, опиралось на него, но в то же время не переходило ту грань, когда оно стало бы заложником националистических лозунгов.
А в Чечне случилось именно это: власти пошли на поводу у националистических сил. Кстати, раньше нечто подобное произошло в Армении на почве Карабаха. Тем не менее мне кажется, что если бы тогда начались переговоры с упором на экономическую сторону, если был бы найден какой-то разумный компромисс по нефти и другим экономическим вопросам, то ситуация в Чечне могла бы развиваться иначе. Конечно, остались бы все политические уличные страсти. Но думаю, что не у толпы, одурманенной исламистскими и националистическими лозунгами, а у людей, которым тогда принадлежала власть в Чечне и которые принимали решения, превалировали все же экономические интересы. Существенным для них было примитивное желание сесть на доходы от нефти. И я почти уверен, что на этой почве, хотя это и звучит цинично, компромисс мог быть найден.
В итоге между Россией и Чечней сохранились бы отношения, при которых можно было бы потом влиять и на политическую ситуацию в республике. Так же, как мы противопоставляли нефтяников Татарстана, с одной стороны, и правительство республики – с другой, в Чечне можно было сыграть на разнице групповых интересов. Если бы вся республика знала, какую долю доходов от нефти Россия выделила ей в управление, рано или поздно возник бы резонный вопрос: а куда все девается? И без всяких ссылок на российское вмешательство, без всяких спекуляций относительно «руки Москвы» на этот вопрос должно было бы отвечать своим согражданам чеченское руководство. Причем без оправданий, что деньги надо использовать для обеспечения независимости, на покупку оружия, на укрепление границ и армии, на создание резервов на случай агрессии Москвы. Одновременно были бы упорядочены экономические отношения с Россией. Обе стороны знали бы, какое количество чеченской нефти официально отпускается за рубеж, на каких это происходит условиях. Стала бы невозможной возникшая позже ситуация, когда, несмотря на формальную блокаду Чечни, чеченская нефть шла на экспорт за взятки отдельным чиновникам.
Здесь был еще один интересный момент. Чеченцы довольно долгое время выполняли свои обязательства по централизованным поставкам. В какой-то момент все это сломалось. Сырая нефть стала активно вывозиться на экспорт. Переработка резко упала. Практически весь этот экспорт шел за рубеж по российским трубам, а далее – через российские порты Новороссийск и Туапсе. Пропускали нефть явно за взятки. В принципе, задушить Дудаева экономически не составляло никакого труда.