Как мы жили в СССР

Впрочем, наверное, и этот ответ не совсем верен. Поскольку, когда из провинции приезжает тесть, обладающий невероятной способностью наслаждаться жизнью, выясняется, что на фоне жизнерадостного старика наш герой должен отвечать «определенно нет». И никакие формальные признаки сопутствующего его жизни успеха не могут скрыть то, что живет он лишь для галочки. Сегодня коллеги из научной среды сказали бы, наверное, – для «Хирша». Ушла шестидесятническая молодость со всеми ее революционными иллюзиями, показанными Хуциевым в «Заставе Ильича». Настала зрелость со всеми ее материальными благами. И что нам с нею теперь делать? Не жизнь получилась, а послесловие к жизни.

Я в этих «кинозалах» много уже писал об актерах, которые меня поразили, но в «Послесловии» Хуциев сформировал идеальный тандем, равного которому я вообще не припомню. Мягков с момента приезда тестя как бы отходит на второй план, предлагая солировать Ростиславу Плятту, и тот играет великолепно. Даже лучше, пожалуй, чем в роли пастора Шлага. При этом играет не столько на себя, сколько на Мягкова, поскольку своей способностью ценить жизнь он постоянно напоминает нам, идентифицирующим себя с главным героем, о нашей странной неспособности. О том, что есть как бы два пласта человеческого существования: в одном мы кропотливо выстраиваем свою жизнь, а в другом – по-настоящему живем.

Среди героев целого ряда замечательных фильмов, снятых на рубеже 1970–1980‑х о русской интеллигенции, герой «Послесловия», наверное, наиболее близок нам. Всегда можно сказать, что мы не такие пустые, как герои «Полетов во сне и наяву» или «Отпуска в сентябре». Не такие слабые, как герой «Осеннего марафона». Не такие безумные, как герой «Фантазий Фарятьева». И при этом современные, в отличие от героя «Неоконченной пьесы для механического пианино». Мы умны и интеллигентны, в меру успешны, в меру любимы и уважаемы. Мы творим смыслы, как любят выражаться нынче в науке. И тем не менее… В общем, я не стал отвечать на присланные мне социологами вопросы…

«Чучело» (1983)

Когда появился фильм Ролана Быкова «Чучело» с двенадцатилетней Кристиной Орбакайте в главной роли, народ наш еще вел мирное травоядное существование в рамках советского режима. Травить или не травить «врагов народа», народ сам не решал. Власть все делала за него. В том числе определяла, кто враг, а кто друг. Но Быков на примере школьного класса фактически предсказал то, что случилось позднее, когда толпа даже без руководящих указаний сверху стала с радостью гонять «либерастов» и прочих не похожих на среднего обывателя людей.

Первой и самой естественной реакцией на фильм становится возмущение той грязью, которая скопилась в душах детишек. «Мы – детки из клетки. Нас в зверинце показывать надо», – говорит одна из героинь. И если бы «Чучело» было простым публицистическим высказыванием, то на этом, наверное, мы бы и остановились. Но вот ведь что не укладывается в теорию «зверинца». Быков показал характеры своих героев, которые вовсе не похожи на природных монстров. В классе всего лишь два урода. Один – дурак и живодер, другая – умная, но помешанная на власти. А остальные три десятка – обычные люди со своими радостями и огорчениями, со своими проблемами и психологическими комплексами. Это те самые 85%, которые сегодня разделяют любую официальную позицию, какой бы она ни была. Вспомним всемирную историю. Одни и те же люди способны при некоторых обстоятельствах устраивать геноцид или сжигать ведьм на кострах. А при других – строить современное общество потребления. Ведь это общество на 85% состоит всегда из конформистов, меняющих поведение в зависимости от обстоятельств.

Советская мораль проводила четкое разделение между добром и злом. И многие сформировавшиеся в рамках той морали люди до сих пор видят мир полярным, лишь знаки меняют. Для них народ изначально порочен, если ведет себя в какой-то момент неправильно. Но Быков показал, что изначальной порочности не существует, что зло родится из ничего: из мелкой обиды, из случайного сочетания обстоятельств, из узости мышления, из провинциальной скуки. Быков показал банальность зла. История ведь и впрямь банальна. Классическое ее отображение было дано еще Уильямом Голдингом в «Повелителе мух». Причем не на российском материале.

Люди могут вести себя как стадо. Но что такое стадный инстинкт? Это не природная порочность, а самовыражение людей, у которых нет индивидуальности. Или (если о детях) людей, у которых она пока не сформировалась. В какой из советских школ не было историй, подобных «Чучелу»? В какой из школ толпа не травила ребенка, который чем-то не похож на нее? Другое дело, что крайне редко такие истории достигают накала, показанного в фильме. Крайне редко бывает столь взрывоопасное сочетание обстоятельств. Примерно столь же редко, как банальное бытовое зло производит, скажем, лагеря смерти.