Как Надежда открыла сердце

И ведь воспитывались на Зое Космодемьянской, которой на груди звезду вырезали, а она не продала ни своих, ни себя, не позволила себя поработить…

В памяти всплывали неприятные подробности: да, был алкоголь, тот угощал, а она показывала какая она смелая, и выпить может, и типа трезвой остаться. Какая дичь! И вместе с воспоминанием об алкоголе пришёл страх, страх сопротивляться, страх перед тем, кто сильнее. Она не была девственницей, но этот половой акт был самый жуткий в ее жизни. Когда тот подвёз её до дома, она всё не могла понять, почему же ей так плохо?!

Это сейчас она как психоаналитик может это проанализировать и выплакаться. Тогда ей было настолько плохо, что вынести это она не хотела (или не могла). Папа был на дежурстве. Уснула ненадолго, а когда пришло время собираться в школу, поняла, что не может это чувство терпеть…

Она нашла сумку с лекарствами, выпила какое-то количество и легла. Алкоголь ещё усугублял состояние. Но она ведь дочь врачей. В глубине души она понимала, что таблетки, которые были в сумочке, её не убьют, но хоть что-нибудь да случится. Тот же страх (идти в боль, быть сильной) не позволил ей довести задуманное до конца. Это была полнейшая дичь, или как сейчас говорят, треш.

Она полежала, но ничего особенного не почувствовала и решила вставать и все-таки идти в школу. И тут заметила какое-то странное восприятие действительности. От её ног шёл едва заметный дым. Носился вокруг рой мух. Она, пошатываясь, добрела до телефона и набрала одноклассника. Он был дома. Машинально подумала, что уроки уже закончились. Еле шевеля губами, она пробормотала: «Саша, мне плохо», он все понял, сказал: «Сейчас приду!» и положил трубку.

Домашний телефон стоял в коридоре, и ей показалось, что она «зависла» возле него всего на минутку, но когда вошёл Сашка, догадалась, что простояла в коридоре минут двадцать. Это её чуть-чуть напугало, хотя наличие живого человека в доме отвлекло и успокоило. Саша привёл ещё одноклассника Ромку, и они вдвоём или по очереди носили ей попить, разговаривали с ней, пугали, что спать нельзя и как-то потихоньку до вечера пробыли с ней, привели в более-менее нормальное состояние. Когда пришёл с работы папа, она уже поела, помылась и, уставшая, легла спать.

Что происходило потом Надежда помнила смутно. Она записала эту историю в дневник, а папа его как-то прочитал, как-то нашёл этого мужчину и даже поговорил с ним. Похоже, от папы Надя и узнала подробности, что у мужчины была семья, и он просил не подавать заявления в милицию и естественно рассказал про её поведение и вид, как у развратной девки. Странно, но злость внутри неё пробудилась только сейчас…

Злость на папу за то, что не отстоял ее. На маму, за то, что оставила её с папой. К себе и своей Тени. К мужчине, который воспользовался малолетней дурочкой. К подруге, которая не пришла, и из-за этого завертелась вся эта история… Но только сейчас Надежда смогла дать волю этой злости – на всех и саму себя, и испытав эти чувства и наревевшись от души, она ощутила невероятное спокойствие…

Это было так странно и необычно, что Надежда сразу почувствовала и поняла, как уходит изнутри сильное и далекое напряжение, которое она даже не замечала, но которое было там точно, иначе бы не выходило слезами…

5. Близкие люди

У Нади была хорошая свекровь. Женщина старых взглядов на жизнь, но очень добрая и терпимая к внукам, хотя и интересовали её больше вещи приземлённые: что покушал, тепло ли одет. Она не лезла в их отношения с мужем и всегда была готова посидеть с детьми сколько надо. Надин метод лечения детей водой и ваннами её сначала, наверное, раздражал, но потом она привыкла и даже помогала ей с младшеньким. Если Надя просила купать малыша каждые два часа, то она это делала.

После того, как началось «коронобесие» и большинство людей сходило с ума от страха и нежелания заболеть, Наде казалось, что свекровь, как и она сама, ничего не боится и ни во что такое не верит. Но потом оказалось, что свекровь не отличается от своих ровесниц, которые регулярно смотрят телевизор, и менять взгляды не собирается. Надя объясняла ей, что вирус не выделили и не нужно делать никаких инъекций, но для семидесяти шестилетней женщины это было непонятно. «Мы же победили оспу и холеру!», – доказывала она. Кто мы и когда что победили, Надя не обсуждала.

Ведь каждому своё. Просто берегла детей, отстаивая права отказами и объяснениями с теми, кто её слушал. Она досадовала, что люди не хотели брать ответственность за своё здоровье в свои руки, но ведь это были их жизни… А после смерти мамы у неё не осталось авторитетов. Да, это была идеализация матери, как ей объясняли в терапии, но она не встречала больше никого, кто так же, как и мама, любил и уважал их с сестрой.

Бабушка, мамина мама, была по отношении к дочери часто жестока, эгоцентрична и не педагогична, и удивительно, как мама смогла стать другой. Надя спрашивала её иногда, как же так случилось, что несмотря ни на что, она стала любящей и уважающей? «Я просто очень сильно вас люблю», – всегда отвечала мама.