Как натаскать вашу собаку по античности и разложить по полочкам основы греко-римской культуры

У героини Лиры это лесной зверь, куница Пантелеймон. Они могут находиться друг от друга далеко, но чувствовать друг друга – так я представляю себе латинские слова в предложении: они отделены от своих грамматических друзей, но не теряют связи, ощущают присутствие друг друга и влияют друг на друга.

– Latro! – гавкнула Уна и бросилась к чрезмерно ретивой немецкой овчарке. Мне пришлось встать между ними, чтобы они перестали воздействовать друг на друга.

Ради латыни и греческого стоит мучительно грызть гранит науки. Вовсе не потому, что многие современные слова к ним восходят, и не потому, что вы хотите стать врачом или юристом, не потому, что они основа европейских языков, не потому, что они «развивают мозг». А потому, что вы будете способны читать древних авторов, наслаждаться их слогом, проникать в их мышление.

Как будто теплым вечером вы сидите во дворе под фиговым деревом, солнце уже низко, только начинают зажигаться факелы, и Гомер запевает свою песнь.

Глава 5 Боевые псы Илиада Гомера

Сентябрь близился к концу. Мы с Уной несколько дней бездельничали за городом. По крайней мере, праздности предавался я – Уна вошла в охотничий раж, гоняясь за белками и землеройкой. Потом мы вернулись в Лондон. И как-то раз в тот утренний час, когда мне обычно уже снова хочется есть, около половины двенадцатого, Уна терпеливо ждала меня у двери, а я лихорадочно искал поводок, потом кошелек, потом ключи, потом поводок – положил его куда-то и не мог найти.

Уна навострила уши и вперилась в меня взглядом своих черных глаз, слегка наклонив голову.

– Мы говорили про язык, – напомнила она. – А что с литературой?

Я моргнул. Да, я обещал, что мы поговорим о Гомере – поэте, создавшем Илиаду и Одиссею. Гомер подстерегает нас повсюду: например, стоит отметить рассказ Хорхе Луиса Борхеса, где Гомер представлен бессмертным – милый намек на его литературное долгожительство, но поэт в рассказе почти напрочь забыл, кто он такой.

Я решительно вышел на улицу, Уна затрусила рядышком, и я начал:

– Важность Илиады нельзя переоценить.

Веками на этой поэме строилось в западном мире образование. Целые отрывки, а то и весь текст ее заучивался наизусть. В своих военных походах Александр Македонский спал с Илиадой под подушкой.

Я тоже спал с Гомером под подушкой, когда сдавал выпускные экзамены, но по другим причинам.

– А ты зачем так делал?

– Надеялся, что он в меня впитается. Внимание: не сработало.

– Александр Македонский хорошо относился к собакам. Он возил Илиаду с собой, потому что там много про собак?

– Нет, потому что он считал себя воплощением воина Ахилла. Но ты права: в Илиаде и правда много собак. В самом начале огромное их количество умирает от чумы, помимо них гибнут лошади и немало воинов. Английское dogface (буквально «собачья морда») используется как обидное слово, означающее солдата. Я думаю, это довольно грубо, Уна. Также в Илиаде постоянно боятся, что тела павших останутся непогребенными и станут добычей птиц и собак.

Уна скривила морду. Кажется, она была не в настроении.

Я попробовал ее развеселить:

– Вообще собаки в Илиаде довольно крутые: обычно они стражи, охотники или любимцы, что ожидаемо[41]. Еще они могут быть добытчиками. В сравнениях они гордые и яростные.

Теперь она замахала хвостом, как белым флагом на ветру. Хотя она все-таки собака, наверное, уже все забыла.

Мы брели через сквер, воздух холодил мне щеки. Я разворошил ногой кучку пожухлых листьев. Опавшие листья – один из гомеровских мотивов. Они ассоциируются с людскими поколениями. Мы смотрели, как они разлетаются, сморщенные по краям.

– А когда ты в первый раз прочитал Гомера? – спросила Уна.

Это был хороший вопрос: обычно образ Гомера встречается в жизни раньше, чем собственно Гомер.

– С Илиадой я впервые познакомился, когда мне было лет десять[42], – читал ее, свернувшись клубочком на своей нижней койке в школьной спальне, которая носила в некоторой степени удачное название «Чемпионы». В тот год я начал учить латынь.

Интерес к этому языку у меня уже был, отчасти потому, что я начитался книг Эдит Несбит – там дети погружены в латынь и греческий, и меня вдохновляло, что и я таким образом приобщусь к вечности.

И вот я купил перевод Илиады в мягкой обложке из серии Penguin – забрал прямо из-под носа у школьного старосты, который тоже хотел его приобрести.

Я начал с полным воодушевлением. Но потом – я не хотел признаваться в этом по меньшей мере директору школы, преподававшему нам латынь, – я потерялся в прозаическом переводе Эмиля Виктора Рью, о котором мы уже говорили: там какое-то невероятное количество слов типа «глад».

– Глад? – Уна вытаращила глаза.

– Ну да, – ответил я. – Я думал, речь идет о том, чтобы кого-то погладить. Я не знал, что это означает «голод».