Как натаскать вашу собаку по античности и разложить по полочкам основы греко-римской культуры

В Средние века один юный итальянец по имени Маффео Веджио и впрямь написал поэму об этих самых событиях, правда, это скорее jeu d’esprit[68], и я думаю, что от него ускользнула основная мысль. Вергилий не хотел, чтобы его поэма заканчивалась чем-то определенным. В этих финальных образах мы сталкиваемся с особым насилием и яростью предводителя, которым римляне восхищались как своим основателем. Такая взаимосвязь власти и поэзии существенна для какого бы то ни было понимания истории и литературы.

Уже темнело, и мне было лень идти пешком. Я увидел приближающийся автобус и побежал, чтобы на него успеть.

– Что ж, мне понравилось про «Энеиду», – сказала Уна, когда мы запрыгивали в автобус. – Но там не так много собак, как у Гомера.

– Да, – сказал я. – И это, на мой взгляд, один из главных ее недостатков.

Глава 8 Превращения собак «Метаморфозы» Овидия

Шло время. Сентябрь исчез так же стремительно, как Уна, если она завидит белку далеко в лесу, и забрал с собой остатки солнечного света; была уже середина октября.

Выходные я провел по уши во всяких текстах; Уна, оставшись не у дел, захандрила, заняла пост у окна гостиной и отслеживала проходящих мимо врагов. Даже если вы никогда не видели, как хандрит собака, это довольно трудно не заметить. Но у меня были неотложные дела.

Перелопачивая разные книги, я натолкнулся на следующие строки:

saepe pater dixit «studium quid inutile temptas?
Maeonides nullas ipse reliquit opes!»

– Уна! – позвал я.

Она глянула в мою сторону. Слово «искоса» придумали, наверное, специально для собак.

– Что это значит?

– Это из «Скорбных элегий» (они же «Тристии») Овидия, переводится так:

Часто твердил мне отец: «Оставь никчемное дело!
Хоть Меонийца возьми – много ль он нажил богатств?»[69]

Maeonides, или Меониец, – таким именем часто называли Гомера, так как по одной из версий он был уроженцем Меонии – это еще одно название Лидии. Слова эти произносит отец Овидия, издеваясь над сыном из-за того, что тот хочет стать поэтом. Брат Овидия успешно занимается правом, естественно. Такие ситуации бывают сплошь и рядом во всем мире.

Правда же, это потрясающе – услышать сквозь века, как отец ругает своего бестолкового сына, который марает папирус, вместо того чтобы зубрить юридические прецеденты?

– Немного смахивает на тебя, – сказала Уна.

Я не ответил и отложил работу. Мы собрались выходить. Было уже далеко заполдень, и терпение Уны могло соперничать разве что с ее способностью высматривать в саду белок и бешено лаять.

– Пойдем быстрее, – сказал я.

Прошлая наша беседа была о Вергилии, о Риме эпохи Августа, о благочестии и подчинении долгу Энея и о сложностях, которые возникают, когда поэт творит при политическом режиме, среднем между тиранией и восстановленной республикой. Если прочитать только Вергилия, можно подумать, что римляне были невероятно серьезными.

– У меня такое впечатление от картин. Знаешь, все эти белые мраморные колонны, чинные сенаторы, благочестивые матроны…

– Так и есть. Правда, на таких картинах мы видим скорее представление художника, чем настоящий Рим (или Древнюю Грецию). Там было суетно, многолюдно, многоцветно – все те здания, которые мы привыкли себе представлять белыми, на самом деле были ярко, кричаще раскрашены. Представить себе эту бурную кутерьму можно по стихотворениям Катулла, о котором речь пойдет позже, а также по стихам Марциала и сатирам Ювенала. Это ближе к веселой разухабистой комедии 1966 года «Забавная история, случившаяся по дороге на форум», чем к тяжелому пафосному «Гладиатору» (2000).

Думать, что римляне разгуливали все сплошь преисполненные доблести и чести, так же глупо, как считать, что люди Викторианской эпохи сплошь были воздержанными и прикрывали ножки пианино, чтобы у мужчин не возникало мыслей о дамах. В Риме было полно хамов, зануд, лицемеров, льстецов – как и в любом другом большом городе.

Овидий – полное имя Публий Овидий Назон – наиболее известен своей игривой длинной поэмой под названием «Метаморфозы». И, спасибо Дэвиду Боуи, мы можем перевести это название на английский как Ch-ch-ch-changes. У Гомера и Вергилия одна тема, один герой и (говоря в целом) одна цель. А Овидий все эти законы эпического жанра просто радостно разнес в пух и прах.