– Понимаете? И при этом считаете, что мне надо было держать свое мнение при себе?
Лили досадливо передернула плечами.
– Вы получили от меня ответ на вопрос, какие темы можно обсуждать в приличном обществе, а какие нет. То, что наши мнения по одному очень щекотливому вопросу совпали, не меняет статуса этого вопроса. Говорить о политике на светских раутах считается дурным тоном.
– А на не светских раутах можно? То есть не в приличном обществе? – Герцог обвел рукой вокруг себя на случай, если она не поняла, о каком обществе речь. – Вы что думаете об этом законе?
В голосе его не слышалось осуждения, зато слышался интерес. Будто он и правда хотел узнать ее мнение.
– Этот закон – наш позор, – сказала Лили, думая о тех детях, что приходили в агентство вместе со своими матерями. Какие они были все худые и напуганные. И боялись они не зря.
– Так и есть. И с тех пор, как примерно неделю назад я обнаружил, что у меня есть совесть, меня не оставляет желание сделать этот мир лучше. К примеру, добиться запрета на тяжелый детский труд. Если с помощью титула нельзя ничего изменить, то зачем он вообще нужен?
– Чтобы как можно дольше ничего не менять – вот что ответили бы вам другие герцоги. Тех, кто с вами не согласен, среди английской аристократии гораздо больше, чем тех, кто разделяет ваши взгляды.
Одна из бровей его взмыла вверх: та самая, что отвечала за выражение надменной самоуверенности.
– Меня больше чем устраивает тот факт, что я не такой, как все, – чеканя слова, сказал герцог, глядя ей прямо в глаза.
Что это было? Репетиция выступления в парламенте? Декларация о готовности бросить вызов обществу?
Как бы там ни было, Лили имела желание высказаться. И чувствовала в себе готовность это желание осуществить. Даже если ее мнения никто не спрашивал.
– Да, вы не такой как все, – не скрывая иронии, согласилась с ним она, – но если вас все и так устраивает, зачем вам учиться играть по их правилам?
Герцог потягивал чай и улыбался, глядя на нее.
– К слову, о тех, других, на нас непохожих, – проговорил он и наклонился вперед, чтобы поставить чашку на стол. – Мисс Блейк… Можно ли назвать ее типичной юной леди из высшего общества?
Судя по кислому выражению его лица, мисс Блейк герцогу не понравилась, и это не могло не радовать Лили.
– Не знаю. Я не могу похвастать обширными знакомствами в высшем обществе. – Смерть отца, оставившего семью без средств, положила конец хлебосольным приемам. Гордость не позволяла им ходить по гостям, и вскоре прежние знакомые просто забыли об их существовании. Но и пока был жив отец, Лили не выезжала в столицу во время сезона, а окрестные помещики не обладали высокими титулами – и, разумеется, не принадлежали к высшему свету.
– Бедняжка не может выразить ни одной мысли, если, конечно, допустить, что мысли водятся у нее в голове, и не может закончить ни одного предложения. Вместо точек у нее глупые смешки. – Герцог проникновенно посмотрел Лили в глаза. – Как хорошо, что вы не такая, мисс Лили!
«Как хорошо, что я при нем не смеюсь», – подумала Лили, вспомнив, как они с Аннабель хохотали до упаду, едва умудряясь вставить пару слов между приступами смеха. Но он не знал ее с
– Пожалуй, я разрешу вам с Роуз сходить к миссис Портер без меня, – продолжил герцог, выгнув бровь. – Мне бы не хотелось никоим образом обременять мисс Блейк. Самый простой выбор требует от нее неимоверных усилий, и потому вести с ней светскую беседу просто опасно. Что, если ее рассудок не выдержит напряжения?
– Зато рассудок вашего приятеля мистера Смитфилда выдержит все, что угодно. Его осведомленности позавидует даже энциклопедический словарь. На любой вопрос у него есть готовый ответ, и никаких ненужных сомнений. Беседовать с ним – одно удовольствие. – Лили поставила чашку на приставной столик. – Вы давно с ним дружите?
Герцог встал и отошел к окну, предоставляя Лили возможность полюбоваться его мускулистой спиной и тем, что ниже. До сих пор мужские ягодицы совершенно ее не интересовали, но как они могли не привлечь к себе внимание, если находились как раз на уровне ее глаз?
И к чему лукавить, его мускулистые ягодицы были во всех смыслах достойным объектом любования, и Лили вдруг ужасно захотелось захихикать при мысли о том, какое бы у герцога сделалось лицо, если бы он узнал, о чем она сейчас думает. Что, если взять и сказать: «Ваша светлость, вы необычайно хорошо смотритесь с этого ракурса». Лили чуть было не решилась на рискованный эксперимент, но герцог заговорил первым. Может, оно и к лучшему. Кто его знает, чем бы обернулся для нее этот странный поступок.
– Мистер Смитфилд – мой лучший друг, – сквозь зубы процедил герцог. – Я рад, что вам понравилось его общество.