Как перевоспитать герцога

– Мистер Смитфилд рассказывал мне о том, что владеет корабельной компанией и не считает зазорным зарабатывать деньги, несмотря на знатное происхождение, – зачем-то сказала Лили. Она не провинилась перед герцогом, и оправдываться ей было ни к чему. И потом, разве ей запрещено вести светские беседы с тем, кто сидит рядом за столом? – И еще он любезно поинтересовался, нравится ли мне здесь, и спросил о том, где и кем я работала раньше.

Герцог развернулся к ней лицом, и хотя Лили было немного жаль, что его мускулистые ягодицы исчезли из поля ее зрения, вид герцога спереди был ничем не хуже вида сзади.

– А вам здесь нравится?

«Больше, чем я того заслуживаю. Больше, чем следует».

– Конечно, – ответила Лили, вставая. – Мне нравится проводить время с мисс Роуз и…

– И со мной? – подсказал герцог и шагнул к ней.

Вот это уже опасно. Рискованно.

Но не она ли всего несколько дней назад убеждала себя в том, что жизнь порой заставляет рисковать. И потому Лили шагнула ему навстречу, не пытаясь предугадать, что может произойти, но точно зная: все, что произойдет, будет на ее совести.

Чего Маркус совсем не ожидал, так это такой стремительной капитуляции. Не то чтобы он был разочарован столь легкой победой: тело его, вернее один конкретный орган, от радости был готов подпрыгнуть до потолка.

Маркус не стал ломаться и взял то, что она ему предложила. Отказывать леди – не в его правилах. Но даже без подачи с ее стороны он все равно бы заставил ее замолчать, закрыв ее рот поцелуем. Он не хотел слышать больше ни слова о Смитфилде. Он не хотел, чтобы она думала о Смитфилде. Он не хотел, чтобы она думала о ком-то или о чем-то другом. Он, только он, Маркус, должен для нее существовать. По крайней мере, в эту конкретную минуту. Хотя сам по себе поцелуй не мог гарантировать результат – Маркус не был уверен в том, что он хорошо целуется, – он верил, что раз он сам может сейчас думать только о ней, она тоже может думать только о нем.

Следовательно, у него не возникло мыслей о том, что она может отвесить ему пощечину за наглость.

Лили обняла его за шею, а потом обхватила его голову ладонями. И риск получить от нее пощечину свелся к нулю.

Маркус не любил беседовать стоя, и целоваться стоя было тоже как-то не с руки. Он бы с радостью принял горизонтальное положение, для чего следовало переместиться из кабинета в спальню, но высказываться в этом духе, когда они всего-то минуту назад приступили к поцелуям, Маркус опасался, оценивая риск получить от нее пощечину как неоправданно высокий.

Губы Лили были мягкими, теплыми, вкусными. Такими вкусными, что ему захотелось остановить мгновение, чтобы навсегда запомнить вкус ее губ, и свой восторг, и удивление, и вновь обретенную веру в чудо. Ему хотелось поймать и не отпускать ускользающие, переливчатые ощущения, рожденные соприкосновением их губ, прикосновением ее пальцев к коже у него на затылке.

Она грудью прижималась к его груди, и Маркус мысленно поздравил себя с тем, что догадался снять смокинг, хотя он и представить не мог, что случится что-то подобное. Но теперь-то он никогда не будет оставаться в смокинге без особой на то необходимости, чтобы быть готовым к любым случайностям.

Маркус провел ладонями вверх и вниз по ее предплечьям и очень осторожно и бережно языком – по ее сомкнутым губам, и она откликнулась, и приоткрыла губы, и впустила его язык.

И вновь Маркус поймал себя на желании остановить время, чтобы он мог познавать ее бесконечно, бесконечно наслаждаясь процессом познания. Он хотел сколь угодно долго смаковать ее вкус, постигая тончайшие оттенки, сравнивать бархатистую текстуру ее нёба, проводя по нему языком, и шелковистую гладкость ее нежных рук, проводя по ним ладонями.

Постепенно ее роль менялась. Лили перестала быть всего лишь объектом его изысканий. Язык ее учился у его языка. Ладони ее теперь судорожно сжимали его плечи. Маркус знал, что она не может не чувствовать его возбуждения, и если она понимает, что именно упирается ей в живот, то для нее не секрет, что она с ним сделала. Что она делает с ним.

Однако углубиться в размышления о степени ее осведомленности Маркус не успел. Лили отстранилась. Зрачки ее были расширены, словно от страха или болевого шока.

– О боже, – пробормотала она и прижала ладони к пылающим щекам. Губы ее распухли от поцелуев.

Он протянул ей руку, но она не приняла ее. Она стояла неподвижно, словно изваяние, но только сравнение с холодным мрамором для нее не подходило. Теперь он знал, какая она теплая и мягкая, и едва ли это забудет.

– Это было неожиданно, – сказал он.

– Да, – согласилась Лили, глядя куда-то сквозь него широко распахнутыми глазами, в карих глубинах которых вспыхивали золотистые искры.

– Вам понравилось? – Он должен был ее спросить, потому что ему определенно очень все понравилось, и он надеялся, что и тут они сошлись во мнениях. Потому что ему очень хотелось повторить выступление на бис.